У Бэкона совсем не тот стиль. Ратленд не мог замыслить грандиозное полотно ста лет английской истории: у автора хроник стройная историческая концепция, в основе которой психологический анализ личности и действий монархов; Оксфорд умер в 1604 году, а есть несколько ссылок на живого Шекспира, появившихся после этого года [37]. Дарби до самой смерти в 1642 году ничем не заявил о себе как драматург, его долгая жизнь – прожил он восемьдесят один год – хорошо известна, он занимал важные посты и деятельно исполнял служебные обязанности, но нет и намека, что он сочинял поэмы или драмы, ни в его письмах, ни в других документах, если не считать двух донесений от 30 июня 1599 года Джорджа Феннерса, шпиона-иезуита в Англии, перехваченных тайной полицией, в которых сообщалось, что «граф Дарби занят только писанием комедий для простых актеров». Марло умер в 1593 году, и, чтобы сделать его «Шекспиром», марловианцам пришлось сочинить легенду о том, что он не был убит в таверне – убийство инсценировано, чтобы спасти его от страшного суда Звездной палаты (Star Chamber), на самом же деле он отправлен сэром Томасом Уолсинэмом, двоюродным братом министра внутренних дел, в Италию, где и продолжал писать пьесы, но теперь уже под именем «Уильям Шекспир». Стратфордский Шакспер не оставил после себя ни единого клочка бумаги, где была бы хоть одна строчка каких-то его писаний.
Групповая теория – а существует несколько вариантов, причем каждую группу возглавляет кто-то один, самый сильный ум и талант по субъективному мнению автора теории, – тоже неправомерна, поскольку шекспировские тексты написаны одной поэтической рукой и почти везде ощущается один психический склад характера.
До появления сомнений в авторстве Стратфордца все исследователи и поклонники гениального поэта всегда воспринимали его наследие как органическое целое, обладающее особой чисто шекспировской стилистикой. Замечательный Озерный поэт, романтический философ и психолог С.Т. Кольридж (1772-1834) в лекциях и статьях о Шекспире подробно говорил, об особенностях слога и стиля Шекспира. Вот что пишет об этом С. Макуренкова в статье «Творчество Шекспира и Данна в системе художественных взглядов Кольриджа»: «Отличительные черты лирического поэта Кольридж видел в “глубоком чувстве и тонком переживании прекрасного, явленных глазу в комбинациях форм, а уху – в сладкогласных и достойных мелодиях”. При этом Шекспир как лирический поэт отличался, с его точки зрения (Кольриджа), страстной любовью к природе и всему естественному, обладал фантазией, которая соединяла несхожие образы, с легкостью определяя моменты их сложного подобия… Соединяя “множество обстоятельств в едином моменте мысли”, Шекспир, по мнению Кольриджа, приблизился к воссозданию человеческой мысли и чувства в их предельной полноте (“ultimate end”), иными словами – в той органичности проявления, когда они суть единство (“unity”)…Растворение единственного, неповторимого шекспировского “я” в сонме характеров, порожденных его воображением, являло своего рода другой абсолют органичности подлинно творческого акта…“Еще до того, как Шекспир приступил к созданию драматических произведений, он доказал, что обладает подлинно глубоким, энергичным и философским складом ума, без которого из него мог бы получиться весьма незаурядный лирик, но никогда – великий драматический поэт”.
…Единственным писателем, в котором оба начала (поэзия, драма) для Кольриджа выступали примиренными, был Шекспир; и, подчеркивая особую природу поэтического видения своего предшественника, Кольридж настаивал на полной слиянности двух начал – поэтического и драматического – в его творчестве» [38].
Так Кольриджу видится исключительность творческой манеры Шекспира. Думаю, ему и в голову не могла прийти возможность группового авторства «Шекспира». В ту пору еще была уверенность, что вот-вот найдутся рукописи Шекспира и какие-то свидетельства его творческого общения. Меня среди этих цитат поразило совпадение восприятия Шекспира с характеристикой, данной Кориэту в одном из панегириков, предпосланных «Кориэтовым нелепостям» (этот толстенный волюм – путевые заметки Томаса Кориэта, еще одной маски Ратленда); друг Кориэта пишет о нем почти-то же, что и Кольридж, только более красочно, хотя и жестко, и намекает на учителя: «Любимец славы, атом знания живой, Природы текст, умением до блеска доведенный, не будь Учителя, остался б ты любимчиком всеобщим, но пустым». То же говорит и Кольридж: лирик получился бы неплохой, но не будь глубокого философского ума («атом знания живой»), великим поэтом он бы не стал. Словом, без мощного мыслительного аппарата гениальным поэтом стать невозможно.