Не удивительно, что Брэдли, начиная читать лекции о шекспировских трагедиях, наотрез отказался от сопоставления жизни Стратфордца и второго десятилетия творчества Шекспира. А Шенбаум на последней странице книги, имеющей многозначительное название «Жизни Шекспира», с печалью поведал – творческую биографию Шекспира написать невозможно.
Е.Н. ГИБСОН
В середине прошлого века ортодоксальным шекспироведам тоже оставалось сделать один крошечный – воробьиный – шажок, чтобы увидеть разгадку «Шекспира». Но миф уже цвел пышным цветом, и сделать этот шажок они не могли, не переступив непреодолимой преграды – не просто Шакспера и его жизни, но и собственных успехов, гор схоластических предположений, споров, и, наверное, самое главное, – укоренившихся мнений, не подлежащих пересмотру и от постоянного повторения действующих, как гипноз. Одна из четырех причин человеческих заблуждений, которые Бэкон называл «идолами». И это при полном понимании загадок, окружающих личность и творчество Шекспира, и отчаянном желании разрешить их. Но, к счастью, вширь и вглубь росло знание текстов Шекспира, источников сюжетов, понимание эпохи, окружения Шекспира. И все это подтверждалось документами, цитатами из сочинений того времени, портретами, архивными материалами: письмами, бухгалтерскими счетами и другими безъязыкими свидетелями прошлого.
В конце концов, к середине прошлого века поиски ключей к творческой лаборатории Шекспира прекратились. Наступил срок осмысливать весь скопленный документальный и научный (не схоластический!) материал, и тогда началось выветривание мифа. Одновременно и стратфордианцы ужесточили наступление на еретиков, которые были достаточно уязвимы.
В 1962 году в Нью-Йорке выходит нашумевшая книга Е.Н. Гибсона «Шекспировы претенденты» [331], в которой автор развенчивает четырех наиболее вероятных Шекспиров: Бэкона, Ратленда, Оксфорда и Марло. Главный из них – Фрэнсис Бэкон. Гибсон подробно останавливается на доказательствах бэконианцев, анализирует их, привлекая, по его мнению, наиболее убедительные аргументы других шекспироведов. Среди них, конечно, Джеймс Спеддинг, который, говорит Гибсон, не уставал, «к месту и не к месту», категорически утверждать, что поэтом и драматургом Бэкон просто не мог быть: во-первых, нет ни одного документа, хотя бы намекающего на авторство, во-вторых, авторские стили Шекспира и Бэкона абсолютно не схожи. Гибсон, можно сказать, был предтечей Джона Мичелла, но только выводы у них разные, что отражает их разную временную принадлежность.
Приведу выдержки из третьей главы о Бэконе. Они относятся к полемике двух поэтовсатиристов Джозефа Холла (1574-1656) и Джона Марстона (1575?-1634). Мы уже поминали эту полемику, теперь остановимся подробнее.
Марстон скоро станет видным драматургом, но потом оба примут сан и закончат свои дни вдали от литературы и мирской суеты. История этого спора кочует из одного сочинения бэконианцев в другое, и я не буду поднимать ее всю, остановлюсь только на подробностях, проливающих свет на отношения Бэкона и его ученика и соавтора – молодого Ратленда.
Гибсон полемизирует с Б.Дж. Теобальдом, видным бэконианцем, сейчас уже забытым, автором книги «Входит Фрэнсис Бэкон» [332]:
«Следующий аргумент бэконианцев, по моему мнению, – единственное свидетельство в пользу их теории, заслуживающее серьезного рассмотрения. Они утверждают, что два елизаветинских сатириста Холл и Марстон открыли истинного автора “Венеры и Адониса” и “Лукреции”. Им оказался Фрэнсис Бэкон. Впервые эта мысль прозвучала в начале века, высказал ее преподобный Уолтер Бэгли, выпускник Кембриджа. Вот как об этом пишет Теобальд: “В Сатирах Холла “Virgidemiarum” (“Пучок разг.”), 1597, книга 2, стр. 25, есть следующие строки (подстрочник. – М. Л.):
Как не стыдно, Лабео, пиши лучше или не пиши совсем,
Пиши лучше или пиши один.
Увы, зови Киника хоть умным дураком,