Ну а если перевести «noverint» не «писарь», а «законник»? Ведь именно этим словом начинались законы, которые надо было довести до сведения подданных королевы. Это еще один козырь в пользу Бэкона. Но вернемся к Нэшу.
Он говорит, что автор «Гамлета» живет временами в Кембридже, пишет с огромным старанием, переписывая и переписывая до кровавого пота; он любит засиживаться допоздна, но если ранним утром хорошенько его попросить, он прочитает трагические монологи Гамлета. Образ, поданный, правда, в ироническом ключе, соответствует профессии Бэкона, особенностям его характера и творчества и бытовым привычкам: часто живал в Кембридже, писал по ночам до утра, тщательно подолгу корпел над своими писаниями, по профессии юрист. Нэш пророчит, что рано или поздно он испишется. И еще упоминает, что автор Гамлета, глава «новеринтов», если и перестанет писать, для него это не трагедия, а вот для других «новеринтов», бросивших свою профессию, добром дело не кончится. Это были пророческие слова, так все и произошло, и не только с главным новеринтом, но и его подопечными. Поэты часто провидят будущее. К концу девяностых годов «университетские умники» почти все сошли со сцены ив литературе, и в жизни.
Трагедия шла несколько раз на протяжении девяностых годов в Кембридже и Оксфорде. И, возможно, где-то в самом конце девяностых к ней слегка приложил руку Ратленд – у соавторов уже появился опыт совместной работы над созданием «the fruit of our mutual good will», как сказал в одном из писем в Италию Бэкон.
По мнению Спеддинга, это письмо написано не Роберту Сесилю, двоюродному брату Бэкона. На письме, хранящемся в одном из колледжей Оксфорда, чьей-то рукой написано: «Фрэнсис Бэкон Роберту Сесилю». Спеддинг пишет: «Я нигде не нашел, что Роберт Сесиль путешествовал по Европе, по-видимому, это ошибка…Но в дневнике Бэрли я обнаружил, что в сентябре 1594 года Ричард и Эдвард Сесили, сыновья сэра Томаса, старшего сына лорда Бэрли от первого брака, получили разрешение поехать в Европу на три года. Так что вполне может быть, что это письмо адресовано им. И тогда, кажется, нет более подходящей даты, чем начало июня 1596 года, когда английский флот был на пути в Кадис».
Вот это письмо в переводе, ниже – оригинал: «Сэр, Я очень рад, что добрые чувства и дружба, которые возникли между нами благодаря частым встречам и ученым разговорам, не остыли из-за разлуки и отсутствия общения; и не сомневаюсь, что у них более глубокие корни, чем простое знакомство. Мне очень приятно это сознавать; и если вы преуспели в наблюдениях и укрепились в добродетелях, что было целью вашего путешествия, так же, как в итальянском языке, я бы очень хотел, был бы счастлив снова увидеть вас в Лондоне, чтобы продолжить работу нашего обоюдного благоволения; искренно уверяю вас, мое благоволение очень возросло и благодаря проявлению вашей доброй обо мне памяти, и любви, какую питают к вам ваши благородные, самые близкие друзья, чему я свидетель.
Наши новости еще в зачатке: флот отчалил, пользуясь попутным ветром, что предвещает счастливую экспедицию, так что нам остается только ждать и молиться, подобно землепашцу, бросившему в землю свои зерна».
«Sir, I am very glad that the good affection and friendship which conversation and familiarity did knit between us, is not by absence and intermission of society discontinued; which assures me it had a further root than ordinary acquaintance. The signification thereof, as it is very welcome to me, so it maketh me wish that if you have accomplished yourself as well in the points of virtue and experience which you sought by your travel as you have won the perfection of the Italian tongue, I might have the contentment to see you again in London, that we may renew the fruit of our mutual good will [352]; which I may truly affirm, is on my part much increased towards you, by your own demonstration of kind remembrance, and because I discern the like affection in your honourable and nearest friends.
352
«Good Will» – прозвище Ратленда-Шекспира. С этого обращения начинается уже упомянутое стихотворение Джона Дэйвиса.