«Чтобы доставить Вам приятность, Ваше милостивое Лордство, приношу в дар Вашему Лордству труд моих праздных часов: будь коих больше, был бы лучше и самый труд. Он по праву (не токмо из моего особого почтения) принадлежит Вашему Лордству: Вы занимаете великий пост в области просвещения [385], но, что более важно, к посту присовокуплена любовь к знаниям, а к любви – ум; будь этого последнего меньше, я не боялся бы строгой критики, коей может быть подвергнуто мое подношение, хотя и знаю, критика всегда хороша, если высказана хорошему автору. Мне довольно того, если я смогу пробудить лучшие умы, подобно звонарю, который встает всех раньше, чтобы звать к заутрене.
Нижайше остаюсь, Ваше Лордство, с надеждой на доброе приятие моего труда» [386]. Викерс сравнивает эту метафору с упомянутой выше о настройке инструментов муз.
Все письма графу Солсбери того времени вплоть до смерти последнего в мае 1612 года написаны в таком же подобострастном тоне. Но вот кузена не стало, и Бэкон через неделю садится писать государю:
«Ваше Величество потеряли великого подданного и великого слугу. Но если хвалить его по заслугам, то я сказал бы, что он обладал способностью предотвращать развитие событий к худшему, но не очень умел поворачивать их в лучшую сторону. Ибо он любил, чтобы глаза всего Израиля были устремлены только на него, чтобы все дела подчинялись стуку его молотка и чтобы он лепил их, как изделия из глины гончар, по собственной прихоти» [387].
В следующем письме он более подробно останавливается на грехах Солсбери, которые, по его мнению, привели в плачевное состояние королевские финансы. Заканчивается письмо словами: «Клянусь жизнью, я не раз подумывал о том, как бы отстранить от дел этого человека»; правда, он потом эти слова вымарал. Но начиная с того времени во всех письмах Иакову, где шла речь о Солсбери, Бэкон писал о нем с осуждением, давая понять, что первый министр заботился не столько о королевской казне, сколько о собственном благополучии. В общем-то Бэкон был прав. Его кузен отличался несравненным лукавством и стяжал за годы управления страной огромные богатства. Об этом подробно пишет Л. Стоун в монографии «Семья и состояние» [388], где анализирует экономическое и финансовое положение крупнейших английских лендлордов конца XVI – начала XVII века, в том числе и нескольких поколений рода Бэрли-Солсбери. И это он управлял интригой, которая привела на эшафот графа Эссекса. У меня есть подозрение, что прообразом Вольпоне в пьесе того же названия был Роберт Сесиль, теперь уже граф Солсбери, которого недруги называли «Лис».
Но дело сейчас не в Солсбер, а в двоедушии Бэкона, которое так бросается в глаза.
Добившись положения, богатства, титулов – тут Бэкона оправдать можно, перед ним стояла великая цель – он, вместо того чтобы заняться устройством всеобщего благоденствия, окунулся в политическую жизнь при дворе. Деятельность влиятельного сановника засосала его, и он, казалось, навсегда забыл о благородных замыслах, которые вопиюще противоречили ежедневной практике его новой жизни. И только падение с вершины власти, хотя и очень болезненное, отрезвило его: мудрость под пеплом земных забот не угасла. Это произошло в 1621 году. Он заглянул в себя и написал молитву, которая потрясает и по сей день: «Помимо других бесчисленных грехов, признаю, Господи, еще и то, что я твой должник, ведь я зарыл в землю талант твоих щедрых даров и милостей, растратил их на дела, для которых был менее всего предназначен, и, положа руку на сердце, признаюсь, что я был пришелец на чужих путях». Потеряв все свои должности и привилегии, отлученный от двора и парламента Бэкон полностью вернулся к научным занятиям, хотя и понимал – столько бесценного времени потеряно безвозвратно. И все его самые значительные произведения, кроме «Нового Органона» (1620), появились в последующие годы.
И вот в 1612 году нашелся человек, который, видя, как один из двоих Потрясающих копьем все глубже увязает в суете сует, включил в книгу эмблем «Британская Минерва» прозрачный намек: Афина, которой положено учить мудрости, сама не должна бы поддаваться мирским соблазнам. А она поддалась. (Под этим углом зрения хорошо бы анализировать стихотворение Донна «Канонизация».) Добавлю, что на тридцать третьей странице этой книги есть импресса, которая прямо относится к Бэкону, это написано черным по белому.
По-видимому, Пичем решил включить и уже известную бэконовскую эмблему.
Мне представляется, что «Британская Минерва» вышла в свет вскоре после смерти Ратленда, последовавшей в июне 1612 года, но написана была раньше. Поэтому в ней нет траурных мотивов, если не считать титульного листа, который мог быть создан сразу после смерти графа. Мы уже писали неоднократно, что в то время титульные листы часто представляли собой криптограммы, над которыми будущим поколениям пришлосьИтаки поломать голову. И титульный лист Пичема – не исключение. На нем слева двуглавый Парнас, весь центр и правая сторона – часть сцены с опущенным занавесом. Край занавеса приподнят высунувшейся рукой, которая гусиным пером пишет неоконченное: «MENTE VIDEBOR» – «Я буду узрен по уму». Картинка обвита лавровым венком, на ленте тоже на латыни: «VIVITUR INGENIO CETERA MORTIS ERUNT» – «Человек жив в своем гении, остальное поглотит смерть». Что хочешь, то и думай! Книга вышла в год смерти графа Ратленда, который по каким-то причинам скрывал свое авторство. Генри Пичем был один из посвященных, он ведь учился в Кембридже с Ратлендом, нарисовал картинку к «Титу Андронику», посвятил стихи «Кориэту». И слова на ленте как бы говорят нам: не касайтесь тайны Великого невидимки, пусть будет все как есть. На земле остался его гений, остальное – прах и тлен.