В 1595 году лондонский обыватель Уильям Уэйт обратился в суд с просьбой предоставить ему гарантию безопасности «ob metum mortis» (из-за страха смерти), ответчики его: Уильям Шакспер (Shakspere), Фрэнсис Лэнгли (хозяин театра «Лебедь») и еще две женщины, чьи имена ничего сегодня не говорят. Чтобы получить такое решение, гарантирующее безопасность, истец дает в суде под присягой клятву, что ему грозит смерть или членовредительство. После чего судья дает распоряжение шерифу доставить в суд ответчика, которого обяжут внести залог: в случае причинения смерти или увечья истцу залог пропадает. Юридический документ (writ of attacment) был найден Лесли Хотсоном в 1930 или 31 году. Вдохновленный успехом, Хотсон продолжил поиски, нашел еще один неизвестный документ и построил теорию, объясняющую причину появления в «Виндзорских проказницах» судьи Шэллоу [47], не имея для этого серьезных оснований, – а в ХХ веке среди шекспироведов уже не было солдат, рвущихся в бой, чтобы опровергнуть «необоснованное предположение». Это его исследование и новый неожиданный вывод отвлекли внимание читателей от того важного факта, что к личности Шакспера добавилась еще одна малопривлекательная черта: он способен угрожать смертью или увечьями своим противникам из-за вульгарных житейских ссор. Таковы были окружение и приятели Шакспера в Лондоне.
Известно, что Шакспер был ростовщик и откупщик, купил у короны право взимать десятину с жителей Стратфорда; когда-то эту десятину взимали монастыри. Несколько слов о занятии ростовщичеством в то время. Давать деньги в рост позволил англичанам Генрих VIII. Тем не менее, эта деятельность еще долго была не в чести у некоторых слоев английского общества. У Бэкона среди его эссе есть очерк о ростовщичестве, опубликованный впервые в 1625 году в самом полном, заново отредактированном сборнике «Опыты, или Наставления нравственные и политические». В нем Бэкон анализирует вредные и полезные для общества черты ростовщичества – он полагает это занятие злом, с которым невозможно бороться, а потому необходимо его признать, но разумно обуздывать. Однако уже видит в нем некоторую пользу для развития коммерции. И конечно, эссе – практическое наставление властям: Бэкон считает, что правительство должно установить верхний предел процента на данные в заём деньги. Во времена Генриха VIII и королевы Елизаветы максимальный процент был равен 10 %, а есть сведения, что отец Шакспера давал взаймы и под больший процент. Бэкон советует снизить ставку до 8 % для богатых негоциантов, а для прочих людей даже до 5. В 1623 году он записал отдельно свои соображения касательно ростовщичества, очень похожие на те, что содержатся в эссе, и в том же году парламент снизил этот процент до 8. «Традиционные этические нормы, восходящие к этике Аристотеля, не одобряли того, чтобы деньги рождали деньги, – это противоестественно, – пишет Викерс. – Церковь официально одобрила традиционное отвращение, основываясь на христианской идее любви к ближнему, запрещающей пользоваться к своей выгоде бедственным положением другого человека» [48]. А вот слова Бэкона: «Многое было сказано против ростовщичества. Говорили, что не подобает отдавать дьяволу божью долю, то есть десятину. Что никто более ростовщика не нарушает дня субботнего, так как он собирает плоды и по субботам. Что ростовщик и есть тот трутень, о котором сказано у Вергилия: “Ignvum fucos pecus a preasepibus arsent”. (“Трутней от ульев своих отгоняют, ленивое стадо”.) Что ростовщик нарушает первый закон, данный человечеству после грехопадения, а именно: “In sudore vultus tui comedes panem tuum” – “В поте лица твоего будешь есть хлеб” (Быт 3; 19), – но не “in sudore vultus alienti” (“в поте чужого лица”). Что ростовщику подобает желтый колпак, ибо он жидовствует, – евреи венецианского гетто должны были носить темно-оранжевые тюрбаны. Что противоестественно, чтобы деньги рождали деньги…» [49] Но не только от Бэкона мы знаем, как в Англии тогда относились к ростовщичеству.
Сэр Томас Оувербери, поэт, влюбленный в графиню Ратленд и отравленный в Тауэре графиней Сомерсет, которая была первым браком замужем за единоутробным братом графини Ратленд, в поэме «Характеры» назвал ростовщиков «дьявольским отродьем». Бен Джонсон в эпиграмме 57 приравнивает ростовщичество к профессии содержательниц борделей. А Роберт Грин в последнем прощальном послании к друзьям-драматургам («университетским умникам») прямо пишет, что драматург, каким бы забулдыгой ни был, никогда не станет давать деньги в рост, а актер, каким бы добродетельным ни был, никогда не станет братом милосердия. Даже евреи не имели право ссуживать под процент своим единоверцам, давали деньги в рост только христианам. Так же относится к ростовщичеству и Шекспир в комедии «Венецианский купец». Антонио, благороднейшая душа, говорит в третьей сцене первого действия: