Конечно, личность Бэкона будет выситься над этой исторической толчеей, ее включат во все учебники истории науки и человечества. Но подробности будут видны потомкам только наполовину, как видна с Земли только одна половина Луны. Даже после мирной смены королевских династий, уже в новое правление, ему пришлось писать «Апологию» [437] в свою защиту. Там есть такие строки: «Каждый честный человек, у которого сердце взращено правильно, скорее предаст Короля, чем Бога, друга, чем Короля; но ради друга пожертвует всем своим земным имуществом и даже, в иных случаях, самой жизнью, чем его предаст» [438]. Так сказать мог только человек с чистой совестью. Интересны последние слова.
В них слышится намек на заявление Ратленда о готовности разделить с Эссексом жизнь и смерть.
Ценой доброго имени в истории Бэкон спас от эшафота Шекспира-Ратленда. Граф был отлучен от двора и сослан в отдаленный, холодный и голодный замок. Провизию, поленья для каминов подвозить трудно, дороги осенью в елизаветинской Англии, как у нас сейчас в глухой провинции – ни пройти, ни проехать.
Скоро друзья и родные принялись хлопотать о возвращении графа в Бельвуар, к удобной покойной жизни, к его кабинету и библиотеке. А главное, к любимой жене – ищи в сонетах мотивы разлуки. Летом 1601 года выходит в свет пьеса Бена Джонсона «Поэтастр» – надо думать, не без воздействия Бэкона. В ней Вергилий и Гораций (Бэкон и Джонсон) пытаются смягчить гнев Августа (королевы Елизаветы), уговаривают его вернуть Овидия (графа Ратленда) из ссылки.
Эссекс в конце февраля казнен. Саутгемптон приговорен к пожизненному заточению в Тауэр. Следствие и казни шли всю весну. Ратленд, который вторым назван в обращении Елизаветы к народу, сослан в конце весны. «Поэтастр» опубликован в июне этого года. Между трагическими событиями и сюжетом пьесы очевидная связь. Очень похожа сцена прощания Овидия и Джулии, дочери Августа (королева Елизавета была крестной матерью графини Ратленд) на сцену прощания Ромео и Джульетты. Это отмечают многие исследователи, в частности Дж.Б. Бэмборо [439]. Джонсон вряд ли вступился бы за ненавистного «мима». Но ему нужна была пьеса для собственной защиты, да и для новой порции слабительного придворным стихоплетам. Основной сюжет завязан на интриге, связанной с какими-то осложнениями, грозящими неприятностью самому Джонсону. В этом сюжете тоже чувствуются аллегории и аллюзии.
А на вставном сюжете, защищающем поэта Овидия, думаю, настоял Бэкон. Защита не возымела действия, но для нас она свидетельство, что «Вергилий» и «Гораций» вступились перед венценосцем за своего поэтического собрата.
В конце жизни, после падения с вершин власти Бэкон писал: «Мое имя и память обо мне завещаю доброму человеческому слову, другим народам и следующему столетию». И вот наконец-то время доброго слова пришло.
Пусть просвещенный читатель, услыхав имя Бэкона, не кривит презрительно губы: аа, тот самый Бэкон, что продал доброе имя за чечевичную похлебку? Мне с этим пришлось сталкиваться. Не продавал он, его грехи были иного свойства – те, что отличают гения от простого смертного.
Конец первой книги
438
Из письма дяди Елизаветы Ратленд, брата сэра Филиппа Сидни, жене осенью 1610 года. Цит. по: Manuscript of his Grace the Duke of Ratlend. L., 1989. (Historical Manuscript Comission).