Так пишутся биографии Шекспира. Так преобразуется реальный Шакспер в героя фантазий, рожденных творческим воображением биографов. Уилсон создавал своего Шекспира, исходя не из имеющихся фактических данных, а исключительно из содержания пьес и сонетов. Никаких свидетельств дружеского, на равных правах, общения Шакспера с аристократической верхушкой нет и быть не может. И документов нет; почитайте пьесы того времени, ничего похожего на отношения, описанные Довером Уилсоном, нет ни в одной. Да, судя по комедиям Бена Джонсона, аристократы общались и с новыми богачами, и с простолюдинами, рвущимися в более высокие общественные круги, но это всегда было общение свысока, аристократа с плебеем, и в пьесах осмеивалось.
Созданный Уилсоном образ, если говорить о жизненных фактах, больше всех других претендентов напоминает графа Ратленда: дружба с Саутгемптоном, с Эссексом, знакомство с Флорио, автором итало-английского словаря, путешествие по Италии, страшное воздействие казни Эссекса. Уилсон, как и другие сторонники этой идеи, обладал сильным воображением: если Шекспир и Эссекс были друзья, как должна была подействовать на Шекспира казнь Эссекса и его отрубленная голова, торчавшая год на мосту Тауэр. Такое могло на годы окрасить жизнь в черную краску.
Зря зубоскалит Шенбаум. У его Шекспира-Шакспера подобных переживаний не было, и с Эссексом он не водил дружбы, не вдохновлял его своими творениями. Потому Шенбаум и отвергает эту для него крамольную мысль. Да, соглашается он, в жизни Шакспера действительно не было переживаний, столь травмирующих психику, что поэт из весельчака и гедониста превратился в мизантропа и стал писать величайшие в истории человечества трагедии, тут сказать нечего – таковы непредсказуемые взлеты творческого пути гения.
Вот такой путаный, неубедительный образ Шакспера-Шекспира вырисовывается из всего, что о нем было написано в давние времена и в самые близкие. Чтобы уяснить себе роль Стратфордца в комбинации Бэкон-Ратленд, надо выяснить, установить ряд положений, которые характеризовали бы нравы, правила общения людей того времени, их способы и возможности заниматься наукой, литературой, развлекаться, нормы их морали, допустимого и недопустимого в поведении. И лучший, на мой взгляд, источник для выяснения всего этого – комедии Бена Джонсона, бытописателя того времени, и его «Записные книжки». Но, конечно, и пьесы других драматургов, отражающие быт и нравы эпохи. Из этих пьес один вывод можно сделать сейчас: такого общения между актерами и знатью, как оно видится Доверу Уилсону, в то время быть не могло, это были непересекающиеся множества. И, конечно, не менее важно осмыслить тогдашние идеологические и научные, включая псевдонаучные (для нас) течения и их воздействие на мышление, и язык людей творчества. Шекспировскую Англию полезно изучать по источникам того времени, таким как, например, «Дополнения» Уильяма Кэмдена.
Становление нового экономического уклада сопровождалось зарождением и укреплением новых моральных норм, которые стали мощной поддержкой для гипотетического авторства стратфордского Шакспера и превращения гипотезы в миф, подобный религиозным догматам.
Пьер Пороховщиков, американский профессор русского происхождения, в книге «Шекспир без маски» (Shakespeare unmasked. L., 1955) с понятным негодованием пишет: «“Энциклопедия Британика” в статье о Шекспире содержит следующие строки бессовестного цинизма: “Что касается того, надо ли переиначивать и натягивать свидетельства, то ввиду длительной традиции и недоказуемости очевидных свидетельств будет правильно натягивать их по всем возможным направлениям, чтобы по логике вещей сделать авторство Шекспира понятным”». («In so far as evidence is to be twisted and strained at all, it is right, in view of the long tradition and the prima facie presumtive evidence, to strain it in all possible direction which can reasonably make the Shakespearean authorship intelligible».) На простой, ясный язык я бы перевела это заявление так: «Мы, ученые, хотя и пользуемся только длительной традицией и неубедительными доказательствами, но мы твердо верим в Шакспера, а для того чтобы и широкая публика поверила, надо все слабые свидетельства так переиначить, чтобы авторство больше не противоречило здравому смыслу и стало бесспорным».
Комментарии, как говорят в таких случаях, излишни.
ПРИМЕТЫ ЕЛИЗАВЕТИНСКОГО ВРЕМЕНИ
ЭПОХА ЕЛИЗАВЕТЫ И ИАКОВА
Размышления многих серьезных умов показывают, сколь действительно сложен вопрос об авторстве Шекспира. И решать его баталиями шекспироведов разных мастей – дело, безусловно обреченное на провал. Хотя Шекспир принадлежит всем векам и народам, но родился-то он в свою собственную, не похожую на нашу, эпоху, подчинялся ее культурным запросам, идеям, традициям, установкам. Вот их, прежде всего, и надо себе уяснить.