Вот что пишет о ней Дэвид Риггс: «“Эписина” – карикатура на воинствующие “синие чулки”, которые, забыв мужей, основали ученый клуб в новом фешенебельном районе, примыкавшем к Стрэнду. “Маска королев” Джонсона дает образы андрогинных дам с сильными характерами, способных играть роли, традиционно закрепленные за мужчинами; но восхвалять женщин, обращая их в мужчин, означало тогда лишать их женственности, и маска опасно колебалась на грани сатиры. Комедия же “Эписина”, как и эпиграмма “На придворную шлюху”, превращала андрогинную женщину в посмешище» [67]. Риггс предполагает, что прообраз героини пьесы – одна из придворных дам, по его мнению – леди Арабелла Стюарт.
Прообраз, конечно, существовал, но только леди Арабелла совсем не походит на невесту Мороуза, а вот графиня Елизавета Ратленд, участница женского ученого колледжа, очень походит, если, конечно, сделать скидку на злопыхательство автора. Похожи и ее отношения с мужем. Риггс пишет о сцене развода: «Скандальное обвинение жены в измене только усилило кошмарный образ слабого мужчины, ставшего жертвой сильной особы женского пола, убившей в нем мужское достоинство».
При дворе пьесу встретили, мягко говоря, прохладно. Читаем у Риггса: «Восьмого февраля 1610 года венецианский посол сообщил, что “…пьеса была запрещена. Королева очень недовольна…”…Неясно, была ли пьеса действительно запрещена. Джон Браун (издатель) внес комедию Джонсона в Реестр печатников 20Иго сентября 1610 года, но не опубликовал; Вальтер Бурр приобрел право издать пьесу в 1612 году… но, ни одного экземпляра кварто этого года не сохранилось… Он (Джонсон – М. Л.) оскорбил высокопоставленную придворную даму, которая была, по-видимому, уязвима, а она ответила ударом на удар, использовав влиятельных друзей» [68]. Думаю, двор вступился не только за леди Арабеллу Стюарт. В пьесе действительно есть против нее выпад, всего один, брошенный мимоходом: в сильном раздражении Джонсон не мог удержаться, оскорбления из него так и сыпались, кто бы под руку ни попался. Но в большей поддержке нуждалась графиня Ратленд, ближайшая подруга графини Бедфорд, негодовавшей особенно сильно. Осмеянная женщина, однако, сама нашла способ достойно ответить обидчику, издала сборник стихов «Славься Иисус Царь Иудейский», посвятив ее придворным дамам – подругам по «ученому колледжу».
Эписины, на этот раз мифические существа, еще раз появятся у Джонсона много позже в маске «Вести из Нового света, открытого на Луне». Это жители острова, находящегося вблизи Луны, они витают в облаках в манифесте розенкрейцеров «Confessio» сказано: Он Бог окружил нас своими облаками и своей защитой так, чтобы нам нельзя было причинять вреда» [69] и размножаются неполовым способом. Джонсон над ними посмеивается. Он никогда не писал просто так, что взбредет в голову. И «молчаливая женщина-эписина» оказалась через полтора десятка лет на одном из прилунных островов. На этот раз насмешка была не злая. Мы знаем андрогинность как герметический термин, знаем ее происхождение. Елизаветинцы не просто знали, это было частью исповедуемого ими (не всеми, конечно) мировоззрения. Тогда случались, разумеется, нечасто, платонические браки. О таком браке писал Джон Донн («Канонизация», «Платонический брак»). И наше восприятие платонических браков, переодетых на сцене героинь в мужском платье, совсем не такое, как у людей той эпохи. Экзальтированными личностями супружество воспринималось как союз родственных существ, представляющих собой андрогинное единство. Простые люди относились к делу проще. Приблизительно так же, как мы.
Эта особенность елизаветинцев особенно необходима для понимания сонетов Шекспира.Эписины, живущие по соседству с Луной, не могут не привести к мыслям о розенкрейцерах. Если андрогинность – дань старому восприятию мира, то розенкрейцеры, хоть и естественное порождение герметико-кабалистической традиции, говорящей алхимическим языком, вместе с тем и провозвестники Нового знания, Перед тем как перейти к ним, остановимся еще на одной теме, волнующей елизаветинцев.