Комедия «Празднество Цинтии» успеха не имела и послужила, мне кажется, одной из причин «войны драматургов». Судя по цитате из записных книжек, Джонсон, в конце концов, все же простил Шекспира, о чем свидетельствуют его поздние комедии «Новая гостиница» и «Леди Магна», в которых так много аллюзий, что их можно назвать пьесами-аллегориями.
Так что «speech» (речь) в цитате не случайно названа «malevolent». Думаю, что старый больной Джонсон, поэт-лауреат, окруженный учениками, делая эту запись о Шекспире в своей тетради, вспомнил глупую давнюю вражду шекспировского Мальволио и своего Пунтарволо-Потрясающего копьем, и употребил это определение, ведь он и сам себя изображал в ранних комедиях зловольным, то есть – Мальволио.
Из цитаты узнаем также, что Шекспир любил изображать Цезаря. Но Шакспер никогда не играл на сцене Цезаря. Значит, Бен говорит здесь не об игре актера, а о чем-то другом.
Уизер, крупный поэт того времени, хорошо знавший и любивший Шекспира, в поэтическом памфлете 1645 года прямо называет Шекспира (Shakespeare) «мимиком». Сразу приходит на ум еще одна важная цитата – строки из единственного прижизненного послания Шекспиру Джона Дэйвиса из Херефорда (1611 год):
Эти строки, очевидно, согласуются со словами Джонсона: «Изображает он Цезаря» – и с утверждением в памфлете Уизера, что Шекспир был мимик, конечно, не в значении «актер», а подражатель, эти значения тогда строго различались, как, впрочем, и сейчас. А в пьесе «Празднество Цинтии» Аморфус (Пунтарволо-Шекспир) показывает другу-придворному, что может перевоплотиться в кого угодно.
Так понемногу вырисовывается черта характера Шекспира-Ратленда – способность (и склонность) изобразить, кого угодно и быть желанным гостем в любой компании. В силу чего ядовитые безадресные эпиграммы Джонсона приобретают адресата («On the Townes honest Man», например). Заключенной в них злости имеется, если следовать максиме Л.Н.
Толстого «нет в мире виноватых», обезоруживающее объяснение: Фортуна не очень милостива была к Джонсону в первые десятилетия его жизни.
Эта мысль – осмеяние Шекспира, естественно, родила следующую: в поздних пьесах отношение Бена Джонсона к Ратленду изменилось. Взять хотя бы пьесу «Новая гостиница» («The New Inn», 1629, первая публикация – 1631 год). Название пьесы – сжатая аллегория, раскрытая сюжетом.
На окраине Лондона был тогда полуразрушенный монастырь «Холиуэлл» (когда-то процветающая женская обитель), собор в нем был возведен и обустроен, еще до роспуска монастырей в конце тридцатых годов XVI века, сэром Лавелом, дальним родственником Ратлендов. Вдоль уцелевшей западной стены в южной части находилось лондонское поместье этих графов, севернее – небольшой пруд, за ним два здания первых английских театров «The Curtain» и «The Theatre», где играла труппа Бэрбиджа, ее участником и пайщиком был Шакспер из Стратфорда. (У меня есть подозрение, что место действия комедии Джонсона «Алхимик» происходило в этом особняке Ратлендов: мошенники-алхимики, которых пустил в дом дворецкий в отсутствие барина, брали костюмы для своих проделок в театре, находящемся по соседству.) В то время на территории монастыря еще существовала центральная аллея, отделяющая усадьбу и театры от остальных монастырских построек. Эта аллея называлась «Новая гостиница» («New Inn»). А главный герой пьесы с этим названием именуется Лавел.
Вот как его описывает Дэйвид Риггз: «Лавел – осколок позднефеодального рыцарства, духом которого было проникнуто царствование Елизаветы. Лавел больше всего любил вспоминать то время, когда он, как многие другие елизаветинские дворяне, участвовал в религиозных войнах во Франции. Принадлежал он свите лорда Бофорта: “Я у него был пажом и другом до его кончины…” И далее: “…у него учился” (“waited on his studies”). У Бофорта Лавел брал “уроки доблести и чести” (“…of the Heroic vertue”), о каких писал сэр Филипп Сидни в “Защите поэзии”» [4]. Это в точности соответствует отношениям Эссекса и Ратленда. Лавел в пьесе очень достойный, заслуживающий сочувствия джентльмен.
Во многих пьесах Бен Джонсон, перечисляя действующих лиц, любил дать каждому краткую характеристику. В «Новой гостинице» он пишет о Лавеле: «Меланхолического склада постоялец гостиницы, совершенный джентльмен, солдат, ученый, когда-то ссорился с хозяином гостиницы, а потом стал им почитаем и любим.