Пока шло активное разбирательство деятельности суда, возглавляемого Бэконом, вдруг выплыло на свет божий, что Бэкон сам брал подношения. Нашли двух обиженных, проигравших дело, несмотря на подарки, и они изъявили готовность публично против него свидетельствовать…Будь это открыто несколькими годами раньше или не в столь горячий момент, принятие даров могло бы быть расценено как действие общественного лица, которое “в отличие от многих других государственных чиновников не использует свою должность для стяжания богатств ни в виде земель, ни в виде денег”. [97] Не имея возможности нападать на Букингема и горя желанием привлечь к суду Бэкона, оппозиция начала длительную архаичную процедуру импичмента. Палата общин выступала в качестве обвинителя, судьями была Палата лордов – в этом юридическом новшестве не было четко прописано право обвиняемого защищать себя. Бэкон старался выяснить, какую именно форму ведения дела выберет против него обвинение, а узнав, что три парламентские комиссии, после нескольких недель расследования, выдвинули против него и его слуг двадцать восемь пунктов обвинения в получении даров и займов, решил не защищаться по отдельным пунктам, а признать себя полностью виновным. Последние исследования показали, что девятнадцать пунктов из двадцати восьми не имели под собой твердых оснований: свидетели были названы поименно, но не допрошены; имелись также и ложные показания. Следствие носило следы отчаянной спешки.
…Бэкон, возможно, понял, что король принял решение не вступаться за своих верных служащих, если дело дойдет до прямого и, скорее всего, опасного противостояния с парламентом. Некоторые историки предполагают, что Бэкон получил от короля приказ пожертвовать собой, чтобы спасти фаворита… Так или иначе, Иаков и Букингем оставили лордканцлера на произвол судьбы, сделав его козлом отпущения в своей политической игре, вызывавшей всеобщее возмущение…
Самая замечательная черта этого судебного процесса во многих отношениях – Бэкон в ожидании обвинения был совершенно спокоен: он не чувствовал себя виновным. 14 марта он писал Букингему: “Я знаю, что у меня чистые руки и чистое сердце”. Однако, утверждая в защиту себя, что он отправлял справедливое правосудие, не запятнав себя коррупцией в обычном понимании этого слова, он допускал, что, если судить по абсолютной шкале, не по относительной, он действительно причастен “к злоупотреблениям времени”. Так что он мог сказать, как ни парадоксально это звучит: “Я был самым справедливым судьей в Англии эти полвека. И, однако, это была самая справедливая критика в парламенте за последние два столетия”. И последний парадокс – сосуществование в одной личности двух противоположных черт: младенческой невинности и жизненной умудренности. Как писал Спеддинг, наивность, с какой он принимал подношения, забыв про то, как “опасны деяния, кои можно истолковать как получение взятки”, говорит или о врожденной “простоте”, или же о пренебрежении чисто мирским успехом. При всех его пространных рассуждениях об искусстве переговоров и необходимости в человеческих делах сочетать бесхитростность голубя и разумность змеи, в собственных делах Бэкон не всегда следовал этой мудрости… Последствия импичмента для всех участников были таковы, что иначе как “ирония судьбы” про них не скажешь… Шаткие, ненадежные взаимоотношения внутри властной верхушки, приведшие к падению Бэкона и возвышению Коука и Крэнфилда, вкупе с полным отсутствием у короля сознания того, что он обязан отвечать верностью на верность приближенных, делало неустойчивыми позиции абсолютно всех королевских сановников.
Коук вернул себе расположение, отдав дочь в жены брату Букингема, а Крэнфилд упрочил карьеру, обещав жениться в 1620 году на его кузине, после чего стал членом Тайного совета и через год возведен в звание барона. Но Коук с все растущим упорством продолжал отстаивать права парламента, ущемляя интересы Короны, и, в конце концов, прогневил Иакова. Король распустил парламент, арестовал Коука и других лидеров “мятежной партии” (“turbulent party”), продержав Коука в Тауэре семь месяцев, – это было в 1621-1622 годах. Что касается министра финансов Крэнфилда, то он со слишком большим рвением урезывал расходы, чем сумел сбалансировать бюджет, но нажил много врагов среди влиятельных придворных… Его противники, включая Коука, которого теперь поддерживали фаворит и принц Карл, выступили против него в парламенте 1624 года и после нескольких недель давления со стороны двора Палата общин обвинила его “в коррупции, преступных деяниях и небрежном исполнении служебных обязанностей”. Дело об импичменте было передано в Палату лордов, на заседании 12 мая он яростно защищал себя, но был признан виновным, заключен в Тауэр, лишен всех постов, отправлен в ссылку и присужден к огромному штрафу.