— Зачем ты это сделала?
— Зачем? Ну… из уважения… Давай не будем об этом. — Лаура вздрогнула, когда он коснулся ладонью ее щеки. — Не надо.
— Не надо? Не надо прикасаться к тебе? — Франс взял ее за подбородок. — А ведь тебе это нравилось. Помнишь, дорогая?
— Я помню, что ты обещал не приезжать без уведомления. — Ее голос дрогнул, она попыталась отстраниться, но он удержал ее за руку. — И не называй меня словами, которые для тебя ничего не значат.
— Какими словами? — прошептал он, наклоняясь и целуя ее в губы.
— Знаешь какими — «дорогая», «милая». Они ничего не значат…
— Значат, Лаура, значат. Ты овладела моим сердцем. А вот ты никогда не называла меня этими словами.
— А зачем? Я не люблю…
— Любишь, — негромко сказал он. — Ты любишь меня. И я тоже… люблю тебя.
— Ты говоришь так только из желания, чтобы я вернулась, чтобы наша дочь росла в твоем доме.
— Да, я этого хочу. Очень. Но еще больше я хочу прожить жизнь рядом с тобой, доказывая, что люблю тебя. — Он помолчал, зная, что никакие другие слова не помогут ему. — Лаура, я только сейчас понял, что такое любовь. Думал, что это всего лишь игра для тех, кому нравится в нее играть. Теперь я все понял. Я поверил в любовь, потому что люблю тебя. Если ты не вернешься, моя душа навсегда останется пустой.
У нее перехватило дыхание.
— Франс, — прошептала Лаура. — О, Франс…
— Пойдем к нашей девочке, — мягко сказал он, — а потом отправимся домой. Лаура бросилась ему на грудь.
— Да, дорогой, пойдем к нашей дочери, а потом, пожалуйста, забери нас домой.
Провожая взглядом поднимающуюся по трапу самолета группу людей — Лауру, Франса и Чевиту с Мэри на руках, Фред Осгуд наклонился к жене:
— Какая она красавица!
— У меня все дочери красавицы, — с гордостью ответила Глория. — Патриция… Лаура. — Она помолчала и негромко добавила:
— Вот скоро и Джоанна влюбится в кого-нибудь…
— Вы, женщины, — фыркнул Фред, — не успокоитесь, пока не приберете к рукам всех мужчин на свете.
Глория улыбнулась.
— Похоже, что так.