Я убила Джованни в двухтысячном году, и мне это сошло с рук. Полиция позвонила через несколько дней после моего возвращения в Нью-Йорк. Точнее, через два дня после того, как я убила Джованни, и через день после того, как съела его печень, приготовленную в виде паштета и намазанную на сухарик из хорошего тосканского хлеба. Полицейские нашли его тело и захотели поговорить со мной. Я была последней, кто видел Джованни Траверсо живым. Его, как осторожно объяснил мне офицер размеренным, точно метроном, голосом, сбила машина, которая ехала на большой скорости. Тело было пронзено штырем и провисело на нем несколько часов, пока его не обнаружил местный фермер, который и вызвал полицию. Как полиция предполагает, тело было частично съедено чингиале, диким кабаном, которые во множестве обитают в здешних лесах.
— Как это ужасно, — проговорила я в трубку по-итальянски и тихонько сдавленно всхлипнула. — Ужасно.
— Примите наши соболезнования, синьора, — ответил полицциотто на другом конце провода таким весомым и успокаивающим голосом, точно он — миска паппа аль помодоро, густой томатной похлебки с хлебом. — Мы понимаем, как вам сейчас нелегко, но скажите, есть ли у вас хоть какие-то предположения, как синьор Траверсо мог попасть в эту аварию?
Я ответила, что мне действительно нелегко, дайте минутку, я успокоюсь. У меня было несколько дней, чтобы придумать правдоподобную историю, почему Джованни оказался на той узкой пьемонтской дороге, почему его сбила машина и почему я совершенно невиновна в этой чудовищной ситуации. Ни одна из моих историй не была хороша настолько, чтобы поверить в нее. Все, точно платья от-кутюр, казались слишком напыщенными и неправдоподобными, из них торчало слишком много белых ниток. Так что я решила говорить правду. Точнее, некую версию правды.
— Мы поссорились. Джованни был так зол на меня… — говорила я тихо, почти шепотом. — Он даже остановил машину посреди дороги и начал кричать. Он говорил… говорил… говорил, что ненавидит меня. Обзывал меня по-всякому. Ужасно обзывал. А потом вышел и бросил мне ключи. — В моем голосе слышались слезы. Даже не знала, что способна на такое, но иногда я удивляю сама себя. — Я совсем не понимала, что делать, он так напугал меня. Я повернула ключ в замке зажигания и уехала. Туда, где снимала комнату. Ждала, что он вернется. Но он не вернулся. — Я замолчала.
— Пожалуйста, синьора, продолжайте, — мягко, почти по-отечески, попросил меня полицейский.
— На следующий день я поехала в квартиру Джованни в Генуе. Но его там не было. Я подумала, он так разозлился, что совсем не хочет меня видеть. Так что я решила оставить его машину там и уехать домой. Я поменяла билет и на следующий день улетела в Нью-Йорк. Я ничего не слышала о нем. Думала, что он все еще злится на меня, а не умер.
Я позволила пролиться своим слезам. Полицейский терпеливо ждал. Затем попросил меня, пожалуйста, успокоиться, может, выпить немного вина, позвонить подруге или съесть что-нибудь. Он очень сожалеет о моей потере и о том, что принес мне такие ужасные новости. Потом попросил оставаться с ним на связи по этому номеру, а я, в свою очередь, попросила его обязательно позвонить мне, если он что-то еще узнает о Джованни. Он поблагодарил меня. На этом все и прекратилось. Больше о Джованни Траверсо я ничего не слышала. Он остался лишь чудесным воспоминанием, которое я бережно храню в своей памяти. Время от времени, когда чувствую в этом необходимость, я достаю его оттуда и нежно рассматриваю. Джованни навсегда остался там, где мне нужно.
Наверняка вы думаете, зачем я это все пишу. Не похож ли мой текст на признание вины? Не сделает ли он мне хуже? На самом деле нет. Я уже тут, в тюрьме, и не выйду отсюда никогда — что может быть хуже! Так что единственное, что мне сейчас под силу, это использовать свою жизнь вам на радость. И чем более жуткими вы найдете мои воспоминания, тем лучше будете чувствовать себя. Морально выше. Даже если в глубине души согласитесь со мной. Вы побудете в мягкой шкуре каннибала на протяжении всего этого текста, вы получите удовольствие, но потом сбросите ее и отправитесь заниматься своими высоконравственными делами, вы будете счастливы, потому что почувствуете, насколько вы лучше меня.
Одно убийство, потом другое, потом еще одно и еще. Убийства в моей истории так или иначе связаны друг с другом. Тела, точно связки сосисок, точно простые предложения в сложносочиненной конструкции, точно кадры одного фильма. Сфокусируйтесь на каждом из них в отдельности, а потом быстро переведите взгляд с одного на другой — и вы заметите, как они двигаются. Посмотрите на каждый поочередно — и увидите, каковы они в состоянии покоя. Но ни движение, ни покой не отражают всей истины, как не отражают ее фотографии гор, сделанные из автомобиля, мчащегося по шоссе на полной скорости, но при этом и движение, и покой — одинаково верны. Жизнь полна противоречий, каждый из нас полон противоречий, я полна противоречий в буквальном смысле этого слова — я их съела.