Минут через сорок я вернулась в дом, включила свет, закрыла окна и прошла в спальню. Эндрю лежал на животе, как я и хотела, и выглядел довольно свежо. На самом деле на скотобойнях угарный газ специально закачивают в туши, чтобы те выглядели сочнее и жизнерадостнее. Трупы умерших от отравления угарным газом обычно не имеют лилового оттенка и даже через некоторое время выглядят точно розовощекие младенцы. Невозмутимый и покорный, Эндрю казался таким милым.
Еще вечером я расстелила большой кусок целлофана на кровати, куда уже почти без сознания рухнул Эндрю. (Не представляю, как совершались убийства до изобретения полимеров — наверняка самое невинное время было, пока не появился целлофан и ДНК-тесты.) Я достала из сумочки большой острый нож и, положив рядом три раскрытых пластиковых пакета, приготовилась отрезать мускулистые ягодицы Эндрю. Они были круглыми, точно кексы-близнецы, точно разрезанная пополам дыня, просто прелестные ягодицы. Я чуть замешкалась, вспоминая, сколько раз держала их в руках, нажимала на них, заставляя Эндрю входить в меня поглубже. Проведя пальцем вниз по расщелине, я представила, как беру за них Эндрю, который только-только вышел из душа, наклоняю его и прижимаюсь влажным ртом к анальному отверстию. Богатые воспитанные мужчины крайне чистоплотны. Ешьте богатых, как будто говорят они этим, и вряд ли ошибаются.
Я поцеловала Эндрю в то же самое место, затем все-таки взяла нож в одну руку в перчатке, правую ягодицу — в другую и отрезала увесистый кусок. После чего проделала то же самое с левой. Каждый кусок мяса я опустила в отдельный пакет. Крови было немного, но это оттого, что сердце Эндрю давно перестало биться. Затем я осторожно вытянула целлофан из-под тела, свернула и положила в третий пакет. Еще раз прошлась по дому, закрыв все окна и трижды проверив, что от моего присутствия не осталось ни следа.
После этого я наконец впустила собак и заманила их в спальню. Уже выходя оттуда, я заметила, как одна из них, кажется Ричи, слизывает кровь с бедра Эндрю.
Хорошая собачка, подумала я и захлопнула за собой дверь.
9
Банановый хлеб
Я принесла домой вырезку Эндрю. Сняла с нее кожу, смешала оливковое масло, красное вино, тимьян, лимон, чеснок и соль, натерла каждый кусок этой смесью, свернула рулетом и оставила мариноваться на несколько часов. Затем обжарила на сильном огне со всех сторон и сунула допекаться в духовку. Из бордо я приготовила прекрасный соус, карамелизовала лук-шалот, припустила спаржу, запекла крошечные картофельные клубни целиком. И все это подала себе на ужин. Мясо оказалось довольно вкусным, мягче говядины, но чуть проще; правда, пикантности ему добавляла некая трюфельная басовая нотка, но то был, скорее, аромат ностальгии. Я осталась довольна.
Пока мариновалась вырезка, я отправилась прогуляться по Нижнему Манхэттену с обрезками кожи и мобильником, который купила специально для связи с Эндрю. Я завернула его в кухонное полотенце, сунула в бумажный пакет и разбила молотком на куски. После чего отправилась разбрасывать осколки в разных местах. Кожу выбросила в мусорные контейнеры на задворках всяких ресторанов Маленькой Италии и Чайна-тауна. В качестве крайней меры предосторожности я отнесла свое мужское пальто в благотворительный фонд на Восьмой авеню в Челси. И все это я проделала исключительно из уважения к безвременной (и такой неоднозначной) смерти Эндрю Готиена. Несколько дней спустя в «Нью-Йорк таймс» я прочитала его некролог. Оказалось, что Маккензи — мальчик, а Райан — девочка. Сумма страховки Эндрю была поистине восхитительной, а образование близнецов финансировал траст. Чего еще желать!
Так я стала серийным убийцей. Для того, чтобы так называться, как известно, нужно убить как минимум трех человек за определенный промежуток времени, причем не одновременно, конечно, а последовательно, но все эти критерии давно устарели. В две тысячи восьмом году ФБР пересмотрело их и постановило квалифицировать убийства как серийные, исходя из двух последовательных событий, разделенных каким-либо временны́м промежутком. Мне кажется, меньше уже невозможно. Но так как сейчас я нахожусь среди женщин в униформе всех оттенков серого и одного — бледно-оранжевого и считаюсь одной из них — таких же убийц, поджигательниц, воровок, наркодилерш, хакерш и мошенниц, то количество тех, кого я убила, вообще ни для кого не имеет никакого значения, кроме моих любезных аспирантов, изучающих когнитивные и поведенческие функции. Ну и кроме вас, конечно, мои читатели.