В ближнем к скотобойне загоне бродили две группы мужчин с планшетами, в которых они что-то писали. Одна группа явно гойская, другая — явно иудейская, с бородами и в шляпах. Они осматривали каждое животное: морду, зев, конечности, заглядывали под хвост. Когда особь удовлетворяла их, они помечали ее литерой К прямо на шкуре. Гои тоже осматривали скот, хромающих животных они отводили в третий загон.
— Собачий корм, — проговорил Марко, недовольно скривив рот от потери прибыли.
Скотобойня также была разделена на две части. В одной действовали традиционными методами — загоняли животное в ящик, там его обездвиживали и забивали. В другой животное оказывалось на открытой площадке, где три очень серьезных бородатых человека с большим металлическим держателем стояли, готовые к забою кошерным методом шхита.
На внутренней стороне двери, ведущей в помещение для традиционного забоя, висела цитата из той же Темпл Грандин: «Природа жестока, но мы не должны быть такими». Внутри кошерной двери было что-то написано на иврите. Марко сказал, что это молитва, которую шойхет и его помощники произносят перед началом рабочего дня.
За несколько десятилетий, которые прошли с тех пор, как мы учились в колледже в Сиене, Марко вырос не просто до того, чтобы принять свое наследство, но поверить в него.
— Это мицва, — сказал он по-итальянски с призвуком иврита, улыбнулся и показал на трех бородатых мужчин, склонившихся над блестящими длинными прямоугольными ножами. Они брали их в руки и проводили лезвием по ногтям. — Шойхет проявляет уважение к животному, высвобождает его глубокое неосознанное желание стать нашей пищей с легкостью, уважением и смирением. — Марко выглядел счастливым. — Убивая животное, мы смотрим ему в лицо и берем на себя моральную ответственность за лишение его жизни. Это священный акт, а не то, что вы называете геноцидом коров. Ни один бургер не должен стоить меньше четырех евро. И плевал я на «Макдоналдс», — последнее слово он произнес с издевательской интонацией, как будто копируя английский: «Мак-доу-налдз».
На стороне, где происходило традиционное убийство, корова входила в отсек, забойщик направлял пневматический парализатор ей в лоб, она падала и выскальзывала сбоку, как хлеб из тостера. Затем ее, бесчувственную, поднимали за заднюю ногу и перерезали горло, выпустив гейзер крови. На кошерной стороне корове давали вначале напиться воды, направляли в большой металлический опрокидыватель, который сам поднимал ее, подвешивая за ноги. Один работник — не шойхет, как сказал Марко, — удерживал голову коровы специальным металлическим устройством, другой поливал на горло водой, после чего шойхет одним быстрым движением перерезал ей горло. Совсем иной, более элегантный процесс, но тот же гейзер крови. Затем металлический опрокидыватель поворачивался вертикально, опуская корову на пол, а потом, так же как и у гоев, бесцеремонно поднимая ее за заднюю ногу.
В одном животном было тысяча двести фунтов, или больше пятисот килограммов мяса, кожи, корма для животных, косметических средств, удобрений, обоев, струн для теннисных ракеток, биодизельного топлива, фейерверков, шампуня, рафинированного сахара, воздушных фильтров и кондиционеров для белья. Это только мы можем представлять прах к праху, пыль к пыли, но с точки зрения скота все это чистая мозаика.
Нет ни одного гуманного способа превращать животных в мясо. По статистике, традиционный способ через оглушение и убийство шойхетом терпят неудачу одинаково — примерно в десяти случаях из ста. Так что способ здесь не главное. Животное убивают, чтобы его великолепные мышцы превратить в мясо. Смерть редко бывает приятной. В действительности именно склонность смерти приходить непредсказуемо и наперекосяк натолкнула Марко на гениальную идею развивать органическую линию путем традиционного забоя. Потому что бывает так, что шойхет ошибается и режет слишком близко или неглубоко; бывает, его нож не слишком остро отточен, триммер пробивает желудок, а легкие оказываются не слишком гладкими; всякий раз, когда что-то шло не так и коровья туша становилась некошерной, Марко кидался накормить гоев. У него всегда был готов план Б. Решение оказалось великолепным. Один скот, два зала, пропитанные медным запахом свежей крови.
Технические специалисты на обеих сторонах выглядели одинаково. С традиционной стояла целая цепочка мужчин в белых халатах, высоких резиновых сапогах, сеточках на голове и огромных перчатках. Они постепенно превращали коровьи туши в куски мяса и целые ванны блестящих внутренностей. На кошерной происходило все то же самое плюс еще много-много своих приемов и шагов. Коровьи туши здесь не просто разбирали на куски, их тщательно изучали, выворачивали наизнанку, привязывали вверх ногами, внимательно изучали каждый элемент плоти. Любой, даже самый маленький, недостаток делал тушу неприемлемой. Ее спешили унести на другую сторону, к гоям. Если же недостатков не было и мясо оказывалось одобренным, тушу подвешивали на крюках конвейерной ленты. Мясо солили и промывали, промывали и солили спокойно и аккуратно, точно ноги куртизанки перед свиданием. В конце конвейера располагались двойные холодильные камеры, где рядами висели расчлененные туши, красные и сочные, похожие на плоды маракуйи.