Я должна была прийти в восторг от того, как Марко все придумал, автоматизировал весь процесс и удвоил прибыль не просто за счет расширения бизнеса, а за счет того, что производил мясо и нашим и вашим. Распоряжался им, как сутенер шлюхой. Это была идеально организованная, предельно честная империя смерти. Все здесь было устроено в интересах смерти — и меня это возбуждало. Я хотела Марко. Я дико хотела трахнуть его прямо тут, на полу этого забойного помещения. И я не могла этого показать сейчас. Ни вздохом, ни взглядом, ни стоном — ничем. Если мне нужна была его смерть.
13
Грудинка
Марко жестко стоял на принципах приверженности своему браку и ни разу за все время нашего путешествия ни на мгновение, ни на миллиметр не смягчил своих позиций. Я подыгрывала ему. Возмутительно флиртовала за ужином во флорентийской «Ора д’Ария» с третьим региональным менеджером по продажам, который маячил между мной и Марко все эти дни. А зачем тогда ставить передо мной огромные тарелки с тосканскими закусками в ресторане с тремя мишленовскими звездами и не ждать, что я запущу туда свои пальцы? Кто виноват в том, что я попала в рот этого менеджера своим пальцем, покрытым масляным соусом из нута цвета девичьего соска? Что может сделать женщина с последним кусочком свиной грудинки в лавандово-чесночном соусе, если слева от нее сидит неженатый мужчина? Я же была в Италии, в конце концов, и если Марко отказывается от меня, это же не значит, что я должна превращаться в монахиню!
Кстати. Я так и не переспала с третьим региональным менеджером по продажам — ему так и не удалось увлечь меня. Мне потребовалось все мое огромное самообладание, чтобы оставить отношения с Марко сугубо профессиональными. Но все это было частью игры, в которую играл ничего не подозревавший Марко.
В Чикагском институте искусств есть зловещая картина, изображающая дверь. Черную, богато украшенную орнаментом и венком из конфетно-розовых цветов, практически в натуральную величину, жутковатую, как викторианские головные уборы, затейливую и таящую в себе смутные угрозы, как будто она пропитана кровью, хотя крови на ней точно нет. Это работа Айвена Олбрайта с названием «То, что мне следовало сделать, я не сделал». Она о выборе, как мне кажется. И о том, что выбор сам находит нас. О тех моментах, когда мы вдруг поворачиваем направо, хотя нужно было повернуть налево. О времени, когда мы могли бы вернуться назад, но продолжаем упорно двигаться вперед. О том, как в какое-то мгновение мы приняли решение, о котором впоследствии будем сожалеть. Я ничуть не жалею, что убила Марко. В конце концов, это было почти его решение.
Если бы он нарушил моногамию, отказался от буржуазных притязаний своей донны, от своей веры и эгоистичной респектабельности, если бы он просто решил раствориться, утонуть в тумане наших отношений, он остался бы жить. Он бы ходил, говорил, тайком пробирался в неизвестные траттории, чтобы съесть прошутто и там же, под столом, запустить пальцы в мое до боли знакомое ему лоно. Я бы утыкалась лицом в его мохнатую, как у медведя, грудь и заказывала еще одну бутылку шампанского. У нас были бы устрицы и анал, неважно, в каком порядке, но все было бы правильно в этом мире.
Однако все пошло иначе. Поздним вечером пятницы я открыла заднюю дверь мясной лавки Марко в Риме. Это оказалось почти легко, ведь я запланировала убить Марко буквально в дюйме от его жизни, чтобы он, соблазнившись перспективой увидеть, как его империю превозносят на страницах «Гурмана», упал в мои руки, точно жертвенный агнец. Мой визит в мясную империю Марко завершался посещением его macelleria в Еврейском квартале Рима в ночь шаббата. В это время здесь никогда никого нет, так что никто не увидит нас и не расскажет его супруге, что он опять встречается со своей testarossa, рыжухой с дурной репутацией. Мясная лавка находилась немного в стороне от главной улицы квартала и была скрыта религиозной тишиной ночи. Мы пришли сюда порознь. Я надела плащ и фетровую шляпу.