Уехал Алексеев, вместо него приехал Каруцкий. Я докладывал Каруцкому агразработку «Военный». По материалам этой разработки было видно, что на территории Запсибкрая существует к-р троцкистская организация, возглавляемая Мураловым. Каруцкий мне говорит: «Откуда вы взяли организацию? Никакой организации нет, а есть окружение Муралова». При этом разговоре присутствовал также Жабрев, который поддерживал в этом Каруцкого. […]
История с террористом Ивановым. Троцкист Орешников, проходящий по террористической троцкистской группе Ходорозе, на допросе показал, что в 1932 г. по указанию Ходорозе и Муралова в Москву был направлен член группы Ходорозе — Иванов — с заданием совершить террористический акт над тов. Сталиным… Залпетер сказал: «Вы с этим делом подождите. Если мы этот протокол пошлём [в Москву], то наделаем много шуму. А вдруг Иванов не будет разыскан и мы с этим делом сядем?» Только когда приехал тов. Курский, этому делу был дан ход. Иванов был обнаружен. У него при обыске изъяли наган и он признался в том, что охотился за тов. Сталиным… Специально для этого [Иванов] поселился около Сочи. Таким образом, мы задержали поиски террориста Иванова на 4 месяца. […]
Дело с Вегманом. Мы имели прямые показания о том, что Вегман троцкист, что на квартире у него устраивались сборища троцкистов Муралова, Сумецкого и др. Крайком ВКП[б] санкционировал его арест. Первый допрос Вегмана производил Каруцкий. Он говорит Вегману: «Мы знаем, что вы не троцкист, но вы должны признаться в том, что вы двурушничали, обманывали партию, передавали для Троцкого деньги». Понятно, что после такой постановки вопроса Вегман упёрся. Он допрашивался несколько дней. Мы с тов. Невским самостоятельно предъявили ему обвинение в том, что он троцкист, что он имел организационную связь с Мураловым; нам на это Вегман прямо заявил: «Какое вы имеете право предъявлять мне такое обвинение, когда ваш начальник сам сказал, что я не троцкист». Через 2 дня после этого Вегман сознался в том, что он троцкист, что он является членом к-р троцкистской организации.
Жабрев, бывший начальник СПО, не уделял внимания вопросу укомплектования работниками 1-го отделения, того отделения, на плечи которого легла вся тяжесть работы по борьбе с к-р троцкистами и правыми… Мы оторвались от партийной жизни. Когда нужно было идти на партсобрание или на кружок партучёбы, нам говорили, что можно не ходить, а нужно выполнять оперативную работу, что наша оперативная работа не менее важна, чем партийная работа. […]
Работа с агентурой у нас запущена. Я сам также работаю с агентурой не так как нужно… Без агентуры мы не можем работать. Не поставив на должную высоту агентурную работу, мы не сможем выполнить решений февральского Пленума ЦК ВКП (б)… Критика должна быть смелая, невзирая на лица».
Из выступлений в прениях по докладу С. П. Попова:
Д. Г. Кожевников: «Указывает, в частности, на то, что в отношении троцкиста Ходорозе имелись материалы ещё в 1934 г., но… не были реализованы».
В. С. Иванов: «Мной в начале 1936 г. в китайском колхозе Новосибирского района была вскрыта шпионская группа. Материал по этой разработке был передан в особый отдел. Там её свели на нет. Почему? Я не знаю. По-моему, этот материал заслуживал внимания».
К. К. Пастаногов: «…Жабрев поднял большой шум, заявляя Попову: «Кто вам разрешил об этом допрашивать Вегмана?» И только тогда, когда Вегман сам признался в своей троцкистской деятельности, Жабрев успокоился. Это свидетельствует о попустительстве к врагу. Жабрев был большим другом [арестованного начальника СПО ГУГБ НКВД СССР Г. А.] Молчанова и, в связи с этим, попустительство Жабрева, возможно, было не случайно. Жабрев сам лично следствием занимался мало, но любил результаты следствия присваивать себе. […]
Критиковать руководство, по существу, было нельзя. Считалось, что критика подрывает авторитет руководства, мешает работе. Жаль, что уехал тов. Успенский. Он культурный человек, хороший администратор, а позволял себе недопустимую площадную ругань в обращении с работниками-чекистами. Это было возведено в систему».