В опричные годы не утих и пламень еретического вольномыслия. А. Шлихтинг сообщает о сожжении Грозным Федора Башкина[2186]. Возможно, в данном случае речь идет о казни известного «еретика» Матвея Башкина, долгое время находившегося в заключении в Волоколамском монастыре. Казнил Иван Грозный протестантов и еретиков (в том числе бежавших из Руси) и в Полоцке после его взятия в 1563 г.[2187] На северо-западе России получило широкое распространение радикальное «новое учение» Феодосия Косого, захватившее самые низы русского общества — крестьян и холопов. В 1565 и 1566 гг. один из ревнителей православия, Зиновий Отенский, вынужден был написать два специальных трактата (Слово о святом Никите и Истины показание), в которых обличал последователей Феодосия Косого и отстаивал основы православного вероучения. Зиновий с горечью признавался, что учение Феодосия «мноземи похваляемо и приемлемо и любимо от многих, и познаваемо, яко истинно есть новое учение; и глаголит: никто же от прежних учителей тако истину позна»[2188].
Таковы те скупые, но выразительные сведения, которые приподнимают завесу, скрывающую от нас разнообразные формы социального протеста народных масс в опричное время.
Направленная своим непосредственным острием против последних оплотов удельной раздробленности, опричнина в первую очередь мучительно отозвалась на русском крестьянине, которому пришлось на себе выносить и новый дорогостоящий военно-административный аппарат, и тягость бесконечных войн, и неожиданные повороты суровых репрессий Ивана IV, и непомерные аппетиты новых господ из царского окружения. Ответом на все это был новый подъем классовой борьбы, явившейся прологом первой крестьянской войны в России.
Глава X
Закат опричнины
Новгородская трагедия нагляднее, чем любая другая страница русской истории 1565–1572 гг., показала противоречивую сущность, заложенную в опричнине еще при ее создании. Задачу завершения централизации государственного аппарата правительство Ивана Грозного хотело осуществить старыми методами, возвращаясь к формам дворцово-вотчинного управления. Ликвидировав удел князя Владимира Старицкого, покончив с остатками новгородских вольностей и добившись полного подчинения церкви государству, опричнина Ивана Грозного выполнила свои основные задачи. Дальнейшее ее существование теряло уже всякий исторический смысл. К тому же в ходе новгородского погрома особенно ярко вскрылось опасное явление — опричное войско все более и более перерождалось в разнузданную гвардию янычар, живших грабежом и убийствами мирного населения. Казалось бы, сбылась мечта Ивана Семеновича Пересветова, видевшего в «янычарах» Магмета-Салтана, «гораздых стрелцов огненыя стрелбы», тот образец нового войска, которое будет верной опорой царя в борьбе с внешними и внутренними врагами[2189]. Пересветов мечтал, чтобы «воиников» отбирали лишь на основании их личных качеств, в первую очередь храбрости и мудрости.
На практике получилось совсем иное. В опричном войске ценились не столько храбрость и мудрость, сколько жестокость и угодничество. Строгая дисциплина постепенно заменялась своеволием каждого опричника. Вместо «правого суда» воцарилось полное беззаконие. Истребление действительных врагов московского государя сочеталось с преследованием в своекорыстных целях множества людей, не причастных ни к каким заговорам и мятежам. Последний час опричнины пробил. Ее ликвидация оставалась только делом времени.
Еще в то время как Грозный довершал свою кровавую расправу с новгородцами, к границам Московского государства приближалось польско-литовское посольство во главе с Яном Андреевичем Кротовским (из Кротошина). В Москву представители Сигизмунда Августа прибыли 3 марта[2190]. В течение двух месяцев они тщетно ожидали начала переговоров. Только 4 мая Иван IV приехал из Слободы в Москву и принял Кротовского и его товарищей[2191].
Во время затянувшихся переговоров в столицу начали приходить вести о появлении на южнорусских окраинах «крымских людей». Первое такое известие сообщил 13 мая путивльский наместник. Поэтому уже 17 мая «на берег» были посланы воеводы как из земщины (М.И. Воротынский, Н.Р. Одоевский и др.), так и из опричнины (И.Д. Плещеев, А.И. Хворостинин и Ф.М. Трубецкой)[2192]. 22 мая пришло еще более тревожное сообщение о появлении татар на «Муравском шляху» и о том, что крымские люди (численностью чуть ли не в 50–60 тысяч человек) пришли на рязанские и каширские места[2193]. Дело не терпело промедления. В тот же день навстречу татарам с войсками выступил сам царь Иван IV. Страхи оказались напрасными. 24 мая Грозный получил от М.И. Воротынского грамоту, в которой сообщалось, что 21 мая воеводы Д. Хворостинин и Ф. Львов «крымских людей побили и языки многие поимали и полону много отполонили». Продолжение царского похода признано было нецелесообразным, и Иван IV в тот же день вернулся в Москву, где его ожидала сложная дипломатическая игра. «На берегу» на случай всевозможных неожиданностей было оставлено большое войско главе с И.Д. Бельским, И.Ф. Мстиславским и М.И. Воротынским[2194].
2186
«Знатный муж Федор Башкин был брошен в тюрьму за евангелие… его велено было вывести из Кремля, посадить в деревянную клетку и сжечь» (Шлихтинг. С. 76).
2188
Истины показание к вопросившим о новом учении. Сочинение инока Зиновия. Казань, 1863. С. 15. Подробнее см.: Корецкий В.И. К вопросу о социальной сущности «нового учения» Феодосия Косого // Вестн. Моск. ун-та. Ист. филол. серия. 1956. № 2. С. 105–124; Зимин A.A. И.С. Пересветов и его современники. М., 1958. С. 182–214; Клибанов А.И. Реформационные движения в России XIV — первой половины XVI в. М., 1960. С. 265–302.
2190
Сб. РИО. Т. 71. С. 630; КПМВКЛ. Т. I. № 188–190; донесения польского посольства в извлечении см.: Шмурло Е.Ф. Россия и Италия. Сборник исторических материалов и исследований, касяющихся сношений России с Италией. Т. II, вып. 2. СПб., 1913. С. 243 и след.; Новодворский В. Борьба за Ливонию между Москвою и Речью Посполитою (1570–1582): Историко-критическое исследование. СПб., 1904. С. 2–4.
2191
Сб. РИО. Т. 129. С. 183; Т. 71. С. 639. Иван Грозный был в Новгороде еще 15 февраля и после псковской экспедиции — 9 марта (Сб. РИО. Т. 71. С. 628–629; Савва В. О Посольском приказе в XVI веке. Вып. 1. Харьков, 1917. С. 104). 15 марта он находится «у Троицы в селцех», — 17 марта — в селе Богородицком, а 18 марта — в Слободе (Сб. РИО. Т. 71. С. 632; Савва B. Указ. соч. С. 106, 107).
2192
Э. Л. 356–356 об. [РК 1475–1605 гг. с Т. II. С. 255–256]; Синб. об. С. 25. [РК 1559–1605 гг. С. 62, 63. Бояре не названы].
2193
Э. Л. 356 об. [РК 1475–1605 гг. Т. II. С. 255]; Сб. РИО Т. 71. С. 660, 664, 665; Новосельский A.A. Борьба Московского государства с татарами в первой половине XVII века. М.; Л., 1948. С. 430. По донесению аббата Цира Максимилиану II, 26 июля татарское войско насчитывало 40 тысяч человек (Лурье Я.С. Донесения агента императора Максимилиана II аббата Цира о переговорах с А.М. Курбским в 1569 году (по материалам Венского архива) // АЕ за 1957 г. М., 1958. С. 466). 18 мая, по сообщению польских послов, какой-то русский военачальник, отступивший перед татарами, был отдан на растерзание медведю (Шмурло Е.Ф. Россия и Италия. Т. II, вып. 2. C. 245). Этот же эпизод есть у Шлихтинга и Гваньини (у последнего он прямо датирован 1570 г.), которые говорят, что медведя на своего брата выпустил царский шут (Шлихтинг. С. 43, 56). Речь только идет не о братьях Гвоздевых, как полагает В.Б. Кобрин (см.: Кобрин В.Б. Состав опричного двора // АЕ за 1959 год. М., 1960. С. 65–66), а о Прозоровских (шут, по словам Шлихтинга, «велел называть себя Прозоровским»). Это согласуется с рассказом Курбского, который пишет, что царь заставил Никиту Прозоровского убить своего брата Василия (РИБ. Т. XXXI. Стб. 284–285,349).
2194
Э. Л. 357 [РК 1475–1605 гг. Т. II. С. 263]; Синб. сб. С. 25. [РК 1559–1605 гг. С. 63–64]. По донесению из Польши, этих трех воевод с войском в 50 тысяч человек направили против татар только 4 июля 1570 г. (HRM. Т.П. Petropoli, 1841.NCLIV).