Убедившись в невозможности добиться присоединения Риги путем переговоров с польским королем и сознавая трудности вооруженной борьбы за Прибалтику, русское правительство в 1567 г. попыталось решить балтийский вопрос путем создания в Ливонии государства, зависимого от России. Рига, находившаяся в вассальных отношениях к польскому королю, все время испытывала угрозу потери своей призрачной самостоятельности. Этим и хотел воспользоваться Иван IV, строя свои расчеты на поддержке орденских кругов.
Весной 1567 г. литовский гетман Ходкевич предпринял неудачную попытку осадить Ригу[1307]. Как сообщает Штаден, узнав об осаде Риги, царь послал за находившимся в русском плену Вильгельмом Фюрстенбергом[1308]. Бывший ливонский магистр находился в почетной ссылке, получил поместье и, как писал Фейт Зенге, пользовался вниманием царя[1309]. По словам Штадена, он получил в кормление г. Любим[1310]. Расчет царя на создание буферного государства в Ливонии на этот раз не осуществился: Фюрстенберг отказался стать во главе Ливонии и был снова отправлен в Любим, где вскоре и умер[1311].
Итак, открытая вооруженная борьба за Ливонию была неминуема.
Неудачный исход русско-польских переговоров 1566–1567 гг. повлек за собой возобновление военных действий. Царь Иван Грозный рассчитывал, что задуманный им большой поход в Ливонию принесет новые успехи русскому оружию и заставит правительство Великого княжества Литовского быть уступчивее, чем оно было до тех пор. Решение о новом походе было принято 3 сентября. Отправив 12 сентября надежные опричные полки в Калугу (для обеспечения южного фланга русских войск), сам царь 20 сентября с ближайшим опричным окружением поехал к Троице, откуда 23 сентября направился к Новгороду. Как обычно, царя должен был сопровождать Владимир Старицкий, получивший приказ «сходитца» с ним в Твери. Земским воеводам назначались два сборных пункта: Боровск и Великие Луки. В Боровск должны были прибыть с дворянскими войсками И.Ф. Мстиславский (из Коломны) и И.П. Яковлев (из Серпухова). Отсюда им предстояло двигаться через Вязьму в Великие Луки, с тем чтобы поспеть туда к Дмитриеву дню, т. е. к 26 октября. В Великие Луки также подтягивались смоленские войска Л. А. Салтыкова, дорогобужско-вяземские И. А. Шуйского и ржевские И.И. Пронского. Из Великих Лук решено было «сходитца всем на дворцах». Сюда же «к дворцам» прибыл и царь с опричниками[1312]. Уже когда поход фактически начался, на Русь явился литовский посланник Юрий Быковский, которого царь принял 5 октября «в шатрех на полех» в селе Медне, объявил ему «неправду» литовского государя и посадил «за сторожи»[1313].
22 октября Иван IV и Владимир Старицкий через Торжок добрались до Новгорода, где они пробыли восемь дней[1314]. План похода был таков: царь с опричным войском идет с севера через ливонские города Режицу и Лужу и сходится на Ршанском (Оршанском) яме с великолуцким (земским) войском И.Ф. Мстиславского[1315].
Однако совершенно неожиданно царь решил поход в Ливонию не начинать[1316]. На совещании на Ршанском яме присутствовали Иван IV с царевичем Иваном, Владимир Старицкий и бояре И.Ф. Мстиславский, И.И. Пронский, И.В. Шереметев Меньшой, И.П. Яковлев, Л.А. Салтыков, П.С. Серебряный, М.И. Вороной-Волынский. На совете был поставлен вопрос: продолжать ли поход «к неметцким городам» или его «отставить»? Выяснились серьезные недостатки организации похода. Артиллерия (наряд) двигалась «неспешно». Многие посошные люди к наряду «не поспели, а которые пришли, и те многие разбежались, а которые остались, и у тех лошади под нарядом не идут»[1317]. Сказывалась осенняя непогода. Без артиллерии рассчитывать на успешную осаду немецких крепостей было нельзя, оставалось только ждать ее подхода. Большие трудности испытывали царские полки с продовольствием: им «в украинных городех прокормитись не мочно». Вместе с тем из пограничных городов и от лазутчиков приходили неутешительные сведения, что король собирает войско не то в Минске, не то в Городке и рассчитывает прибыть в Николин день или как только «путь станет» в Борисов. В Борисове, Чашниках, Лукомле и других местах находились «со многими людми» литовские гетманы. Король, как сообщали перебежчики, намеревается идти к Полоцку, или к другим русским порубежным крепостям (Уле, Копью) или даже к Великим Лукам. Создавалась реальная угроза удара в тыл царским войскам. Поэтому продолжать поход в Ливонию уже не имело смысла. Царь решил повернуть в Москву. Часть воевод была оставлена на Луках и в Торопце для прикрытия рубежей от возможного наступления «литовских людей»[1318].13 ноября царь уже был в Красном Городке (на Псковщине), откуда направился в Москву[1319].
1307
Это было «на Троицу», т. е. в апреле 1567 г. (Прибалтийский сборник. Т. III. 1880. С. 158).
1308
У Штадена рассказ не вполне ясен. Он сообщает, что Иван IV «шел к литовской границе в Порхов» с целью «забрать Вильну в Литве, а если нет, так Ригу в Лифляндии». После этого идет следующий текст: «Кровавый дикарь (der rote Wilde) стоял под Ригой в Лифляндии и думал взять ее лаской или хитростью. Но это не удавалось, и он решил взять город силой. Тогда под Ригой пало несколько тысяч поляков. Узнав об этом, великий князь приказал послать за Вильгельмом Фюрстенбергом». Если бы последний согласился на предложение Ивана IV, «он должен бы отправиться с великим князем под Ригу» (Штаден. С. 88–89). Вряд ли под словами «кровавый дикарь» Штаден подразумевает Ивана IV, как это думает И.И. Полосин (Штаден. С. 158): Грозный в 1567 г. до Риги не доходил. Да и по Штадену, царь был на пути к Порхову, когда узнал, что «кровавый дикарь» осадил Ригу. Он должен был прибыть к Риге позднее с Фюрстенбергом. Поэтому мы считаем, что «кровавым дикарем» Штаден в данном случае называет командующего литовскими войсками. Это делает понятным текст «под Ригой пало несколько тысяч поляков». Эпитет «rote» Ф. Эпштейн склонен отнести к Николаю Радзивиллу Рыжему (Rudy-rote), гетману Виленскому (Staden H. Aufzeichnungen uber den Moskauer Staat. Hamburg, 1930. S. 29. В дополнение к этому следует заметить, что у Штадена Вильна называется Wilde. Поэтому «der rote Wilde» лучше передать словами не «кровавый дикарь», а «Рыжий из Вильны» (имея в виду, конечно, непереводимую игру слов). По донесениям из Орши, уже к 1 сентября 1567 г. между Иваном IV и Фюрстенбергом велись «переговоры» (AS. Т. VII. N CLIII).
1309
Карамзин Н.М. История государства Российского. Т. IX. СПб., 1843. Примечание 166; Форстен Г.В. Балтийский вопрос…Т. I. С. 471.
1311
Штаден. С. 88–89; Прибалтийский сборник. Т. IV. 1881. С. 38–39. И. И. Полосин, а вслед за ним В. Д. Королюк датируют попытки Ивана IV возродить Ливонский орден 1564 годом на основании ошибочного сведения о смерти Фюрстенберга в 1565 г. (Штаден. С. 45; Королюк В.Д. Ливонская война. Из истории внешней политики Русского централизованного государства во второй половине XVI в. М., 1954. С. 60–61).
1312
Э. Л. 339–339 об. [РК 1475–1605 гг. Т. II. С. 223]; Сб. РИО. Т. 71. С. 554. «Дворцы» находились на Ршанском (Оршанском) яме: «Того же году как государь з дворец воротился с Оршанского яму на Луки Великие» (Э.Л. 343 об. [РК 1475–1605 гг. Т. II. С. 231]; Сб. РИО. Т. 71. С. 562–563). По Новгородской летописи, царь из Москвы выехал 21 сентября (НЛ. С. 90).
1314
HЛ. C. 96. По материалам посольских дел, царь приехал в Новгород 24 апреля и пробыл там неделю (Сб. РИО. Т. 71. С. 562).
1316
«И пришед государь на дворцы и, поговоря з бояри, да пошол з дворец назад к Москве, а в Литву не пошол, а бояр и воевод своих с собою к Москве взял» (Э. Л. 341 [РК 1475–1605 гг. Т. И. С. 226]; Синб. сб. С. 20 [РК 1559–1605 гг. С. 51]).
1317
По некоторым данным для обслуживания наряда царь приказал собрать посохи до 40 тысяч человек (AS. Т. VII. № CLIII).