Выбрать главу

– Это не годится. Мне надо нормальный, пяти, а лучше семизарядный. В идеале – углепластиковую «бишку», но можно что-нибудь попроще.

– Ты там что, охотиться собрался? Продуктами нас и так обеспечат.

– Я там выжить собрался, – разозлился Илья. – Если у вас нет, я свой возьму, а этот можешь подружкам подарить.

С тех пор, как климат на планете сломался, океаническая живность хлынула в прохладный Южный океан. Солнечные лучи при отсутствии озонового слоя прогрели теплые океаны до совсем уж непотребной температуры, превратив те в кипящий суп, попутно уничтожив планктон и лишив остальных морских обитателей пищи. Южному океану в этом плане повезло больше, основная озоновая дыра была над северным полушарием, и жизнь в толще воды выдержала удар стихии. Да еще Кергеленское плато в то время, когда бушевали вулканы, решило не отставать от взрослых сородичей и обзавелось «курильщиками», немного подогрев воду, словно специально расстаравшись для дорогих гостей. Так что белые акулы, а иногда и косатки никого уже не удивляли. Говорят, даже стаи адаптировавшихся барракуд встречаться начали. Но главное, в условиях скудной кормовой базы вся эта зубастая и быстро плавающая свора совершенно игнорировала тот факт, что человек находится на верхушке пищевой цепочки. Некоторые, особо наглые, не ограничивались попытками сожрать одинокого охотника, а приплывали прямо к городу, похоже, принимая его за ресторан с обширным меню.

Стоящая напротив него девица с зашкаливающим самомнением явно считала, что она их голыми руками порвет. Она-то, может, и порвет, кто ее знает, а он точно нет, и лучше иметь под рукой нормальное оружие.

– Завтра к утру будет тебе «бишка», – пообещала Рокси. – Что-то еще?

Илья подумал и ухмыльнулся.

– Мороженого.

– Что?

– Мороженое. – Илья пожал плечами – если уж нельзя попросить другого напарника, то пусть хоть мороженое будет. – Это еда такая, сладкая и холодная. Можно две упаковки. Молочного.

– Еще что-то?

– Больше ничего. Во сколько выходим?

– Восемь тебя устроит?

– Да.

Илья двинулся к выходу, не попрощавшись. Невежливо, конечно, но и сказать, что ему здесь были рады, тоже нельзя. Так что все нормально. Дошел до лестницы, взялся руками за перекладину и, не сдержавшись, тихо процедил:

– Чертовы падальщики!

Стараясь, впрочем, чтобы его никто не услышал.

Слух у Рокси оказался хорошим. Илья успел только дернуться и замер, чувствуя, как в горло уперлось что-то острое и холодное.

– Еще раз меня так назовешь, – прошипела сбоку Рокси. – И назад вернешься по частям. Понял меня? – И выплюнула, почти проглотив первую букву: – Краб!

Почему-то негласное прозвище чистильщиков в устах Рокси прозвучало как откровенное оскорбление, но когда тебе в шею тычут ножом всякие сумасшедшие, гордость не кажется такой уж хорошей штукой. Илья сглотнул и едва заметно кивнул.

– Да, мэм. Ясно, мэм.

– Ты мне тоже не нравишься, – проинформировала Рокси, отводя в сторону руку. – Но придется потерпеть, нам надо выполнить приказ. Не опаздывай завтра, краб.

Из сектора Илья вылетел, кипя от злости и не замечая ничего вокруг. Притормозил только у лифтов и, окинув взглядом стоящих людей, отошел в сторону. Ничего, подождет следующего: кабинки на магнитной подушке двигались одна за другой, а толкаться не было никакого желания. Сейчас бы взять свой байк и рвануть подальше от города, туда, где нет никаких безопасников с их дурацкими играми, только бешеный напор бьет в защитный экран, вымывая из головы лишние мысли. Но у него нет времени, ему велено не опаздывать! Приказано!

Полупрозрачные створки беззвучно скользнули в стороны, и Илья шагнул в пустой лифт. Дождался, пока тот тронется, запрокинул голову и громко выругался, перейдя на русский.

К концу двадцать первого века глобализация окончательно перемешала нации и расы, а сверхзвуковые скорости сделали планету маленькой. Универсальный язык родился сам собой, лингвисты лишь немного его обработали, и удобство общего перевесило недовольство радетелей за сохранность исторических корней. Но дома родители говорили на русском, и Илья вырос билингвой, легко переходя с языка на язык. Бабушка пыталась учить еще французскому, утверждая, что каждый воспитанный человек просто обязан знать язык Вольтера. Впрочем, без особого успеха: то ли у Ильи не было особой склонности к языкам, то ли бабушка умерла слишком рано, не успев вбить в детскую голову нужные знания, но с изящной французской словесностью дружбы у Ильи не сложилось. Русский с уходом родителей стал не нужен, но Женьку Илья все равно учил, скорее в попытке не отпустить прошлое, чем по необходимости. А злиться ему всегда было проще на языке предков.