Один график обсуждали особенно долго и до оскомины детально.
График изображал кривую решений некоего уравнения, где одно решение было обратным, противоположным, другому. Кривая называлась гиперболой. Одна часть графика размещалась в положительном квадранте, другая — в квадранте отрицательном. В обоих квадрантах кривые стремились к бесконечности, как вверх и вниз, так и в стороны.
Учитель принялся рассуждать о том, что произойдет, если вращать этот график вокруг одной из его осей. Мне было непонятно, ни зачем вообще нужен график, ни тем более зачем его надо вращать, и я впал в дремоту. Но все же заметил, что учитель нарисовал на большом листе картона тело, которое могло бы получиться в результате подобного вращения.
Тело было непредставимым: диск бесконечного диаметра с двумя гиперболическими остриями вверху и внизу, сужающимися к бесконечно далекой точке. Разумеется, сие была математическая абстракция, и я уделил ей внимания не больше, чем она, на мой взгляд, заслуживала. Но эту математическую абстракцию нам демонстрировали не просто так, и учитель рисовал ее не ради любви к рисованию. В окольной манере, в какой велось все наше обучение в яслях, нам в тот день показали мир, где мне суждено жить.
5
Мы с Дентоном проехали рощицу у ручейка. Впереди открылся тот самый проход между холмами.
Я невольно натянул поводья и остановил лошадь.
— Город! — воскликнул я. — Где же Город?..
— Надо думать, по-прежнему у реки.
— Тогда, выходит, Город разрушен!..
Я не видел никакого другого объяснения. Город за все эти тридцать дней не сдвинулся с места. Что могло задержать его? Только новая атака туземцев. В противном случае он по меньшей мере достиг бы прохода, лежащего перед нами.
Дентон наблюдал за мной, еле сдерживая улыбку.
— Вы, наверное, прежде не бывали далеко на север от оптимума? — осведомился он.
— Нет, не бывал.
— Но вы путешествовали в прошлое. Что случилось, когда вы вернулись?
— На Город напали туземцы.
— Да, конечно, но сколько миль прошло за время вашего отсутствия?
— Семьдесят три.
— То есть гораздо больше, чем вы ожидали?
— Много больше. Я же отсутствовал всего несколько дней, две-три мили от силы.
— То-то и оно. — Дентон тронул поводья, и мы двинулись дальше. — А на север от оптимума все наоборот.
— Что наоборот?
— Вам никогда не говорили о субъективном восприятии времени? — Мой взгляд, тупой и недоуменный, был красноречивее ответа. — К югу от оптимума субъективное время замедляется. Чем дальше на юг, тем заметнее. А в Городе, пока он находится вблизи оптимума, время течет более или менее нормально, и когда вы возвращаетесь из прошлого, вам представляется, что Город переместился куда дальше и быстрее, чем вы ожидали.
— Но мы сейчас ездили на север…
— Да, и добились прямо противоположного эффекта. На севере наше субъективное время ускорилось, и нам кажется, что Город застрял на месте. По опыту предполагаю, что, пока мы с вами прохлаждались на севере, в Городе прошло дня четыре. Точнее сказать не могу, поскольку сам Город в настоящий момент отстал от оптимума и находится южнее, чем обычно.
Я довольно долго молчал, стараясь переварить услышанное. Потом спросил:
— Значит, если бы Город обогнал оптимум, ему не пришлось бы гнаться за милями с той же скоростью? Он мог бы остановиться?
— Нет. Город остановиться не может.
— Но как же? Если время на севере течет иначе, Город мог бы выгадать на этом.
— Нет, — повторил он. — Разница в субъективном восприятии времени относительна.
— Ничего не понимаю, — признался я.
Мы подъезжали к проходу. Коль скоро Город действительно там, где предсказывал Дентон, то через какие-нибудь десять минут мы увидим его.
— Взаимодействуют два фактора. Один фактор — движение почвы, второй — субъективные изменения в восприятии времени. Оба фактора безусловно реальны, но, по нашим данным, не обязательно прямо связаны между собой.
— Тогда почему…
— Постарайтесь понять. Почва движется — в прямом физическом смысле слова. На севере она движется медленно — и чем дальше на север, тем медленнее, на юге скорость ее движения возрастает. Если бы мы могли забраться очень далеко на север, то в конце концов, вероятно, нашли бы точку, где почва не движется совсем. И напротив, на юге, как мы себе представляем, скорость движения почвы непрерывно возрастает, пока у самых дальних пределов этого мира не достигает бесконечно больших величин…