Как он тогда всему радовался! И переулку, в котором стоял родительский дом, — узкому прогалу между стенками сложенных из желто-серого плитняка заборов, и беленым мазанкам, и деревцам в глубине крошечных двориков. Это здесь он когда-то бегал мальчишкой. Босота, бесштанник. И сюда теперь подкатил на фаэтоне с перепончатым верхом.
Пока извозчик выгружал чемоданы, Шорохов поигрывал лаковой тросточкой, из-под низко надвинутого на лоб котелка снисходительно посматривал по сторонам.
Мать, сестра, брат вышли на улицу. Прильнули к окошкам соседи. Подбежал отец. Седенький, согнутый, в кожаном фартуке. Хватался за полу сыновьего касторового пальто, за чемоданы, за трость. Шорохов понимал его состояние. Всю жизнь отец мечтал выбиться в люди. В церкви в первом ряду стоять! Выше этого да того, чтобы воздвигнуть над сараем, где он сапожничал чуть не с детских лет, самую большую в городе вывеску, мысль его не поднималась. А тут — на тебе! — сын приехал богатый. Дошла молитва до бога.
Брат и сестра, правда, поглядывали с вежливой подозрительностью. Их тоже он понимал. Все десять лет было известно, что жизнь бросает его по заводам больших и малых городов Приазовского края. Токарь, металлист и — хотя никогда особенно не распространялись об этом-забастовщик, бунтарь. И — барин!
Ни им, ни отцу Шорохов ничего не стал объяснять. Матери только сказал:
— Принимайте таким, какой есть.
Когда месяца за два до этого дня в Агентурной разведке Южного фронта Шорохова вводили в курс предстоящей работы, обстановка была там тревожная. Почти под окнами комнаты, в которой шел разговор, ухала трехдюймовка. Воздух вздрагивал. Вываливались последние стекла. По всему дому жгли какие-то бумаги. А вопросов у него было много. И непростых! Что считать ценными сведениями, как их записывать, хранить, переправлять через фронт? Система паролей? Особенности слежки белой контрразведки, способы избавления от нее?..
И притом — вот так сразу, с ходу, приступай. Учиться будешь на собственном опыте. Ты в прошлом подпольщик. Привычка есть.
Да, но за передвижением воинских эшелонов он прежде никогда не следил, составлением разведывательных сообщений не занимался. После того, как на Юге России установилась Советская власть и вообще был казначеем заводского комитета профсоюза в Бердянске. Сугубо мирное, совершенно гражданское дело. Не ворвись в этот город германо-австрийцы, так бы в нем и остался…
Ну а то, наконец, как войти в тот образ жизни, который ему предстояло по замыслу сотрудников Агентурной разведки вести? Купец! Да он всегда с презреньем смотрел на торгашескую братию. Готовы задавиться за каждый грош, с утра до ночи трясутся над своими товарами. И вот станет одним из таких же. Одежда — пустяк. Токарем он был классным. И при царе на заработок пожаловаться не мог. По воскресеньям носил костюм-тройку, галстук, штиблеты. Речь теперь шла о другом. Надо, чтобы от прежнего пролетария в тебе вообще ничего не угадывалось. Ни привычек, ни симпатий. Иначе — крышка. Торговцы — народ проницательный. Поймут, что чужак.
Но как же одно и другое: заводской пролетарий, коммунист, и истый купец — станут в нем уживаться?
Однако раздумывать, сомневаться времени не было.
— Мы тут решили. Ты для такого дела подходишь.
— Да что вы, ребята?
— Надо, друг… И не тебе нам важность этого объяснять.
— Понимаю, но…
— А раз понимаешь…
В сущности, лишь одно успел он в тот раз себе уяснить. Как разведчику — чаще тогда говорили: агенту, секретному осведомителю резиденции Южного фронта, резиденту — мелкая торговля ему мало что даст. Тереться в кругу лоточников, прислушиваться к базарной молве! Конечно, и таким путем какие-то сведения можно собрать. Однако цель его — собственное и, по возможности, солидное дело. С полным правом обретаться среди завзятого купечества, офицерства, железнодорожных чиновников. Спокойно, уверенно в себе. Но при этом и просто объявиться с деньгами в каком-либо из занятых белыми городов, купить магазины, склады нельзя. В контрразведке там служат отнюдь не наивные люди. К тому же покупательский мир давно весь поделен. Встревоженные появлением конкурента, соседи-торговцы выступят добровольными сыщиками. Уберегись потом от их слежки!
Можно было, конечно, постепенно вживаться. Ушли бы на это годы. Другое дело — войти компаньоном в какую-либо старую фирму, но… С улицы никто никого в компаньоны не примет. Рискуешь-то ведь кровным своим капиталом!
Долгие недели потом метался он по главным городам белоказачьего властвования: Ростов-на-Дону, Екатеринодар, Новочеркасск. Свой город еще обходил. Разговаривал неизменно с улыбкой. Мол, все у меня хорошо. На самом деле Шорохов словно окаменел от собственной неустроенности и тех вестей, которые обрушивали на него сводки с фронтов: белыми занята уже почти вся страна!