Каролина поняла. Это был триумф. Старая ведьма расстроится. Но король, добрый сумасшедший король был ее другом, и она должна благодарить Бога за это.
Жизнь стала приятной для Каролины, так много интересных людей были рады стать ее гостями. Где появлялся Каннинг, там всегда возникали блестящие беседы. Его сопровождала миссис Каннинг, бывала и леди Хестер Стэнхоуп, эксцентричная молодая женщина, к которой очень влекло Каролину, бывал видный политик Спенсер Персиваль, за ними следовали другие. Приходили мистер Пит с видными представителями партии тори, в конце концов, принц был известный виг, а значит, тори поддерживали принцессу Уэльскую.
Каролина радовалась, устраивала пышные приемы, которые проходили со всей торжественностью. Она танцевала с гостями, смеялась с ними, играла в шумные игры. По тому, как она себя вела, никто не принял бы ее за принцессу Уэльскую, но все ее гости знали, что никогда еще не было такой принцессы Уэльской, как Каролина Брунсвикская. Но больше всего она любила проводить время с теми, кого она называла «своими детьми». У нее была своя школа, где под ее предводительством дети получали прекрасное образование. Там не учили грации и хорошим манерам. Это было иное образование, она хотела, чтобы бедные дети, без всякого состояния выходили в мир с ремеслом, она хотела, чтобы девочки умели вести домашнее хозяйство, могли управлять домом и были хорошими женами, а мальчики плотничали, столярничали, одним словом, были приспособлены к делу. Она, жутко непрактичная во многих делах, была совершенно иной, когда это касалось детей. Каждый день она обедала с ними. Они называли ее мамой и совсем не стеснялись. Если они поранили себя, то сразу бежали к ней. Она перевязывала раны, утешала и целовала их.
– Только одно мне не нравится в моих детях, – говорила она, – что они не мои собственные.
Говорила с горечью, потому что в каждом ребенке видела свою дочь Шарлотту, она жила теми часами, которые могла проводить со своей маленькой девочкой.
– Вся моя жизнь, – говорила она мисс Хейман и миссис Фитцджеральд, – в моем ребенке, я так хотела, чтобы он у меня был, а когда он родился, мне сказали, что он принадлежит государству, а не мне. Какая трагедия! Но я не должна жаловаться, правда? У меня моя маленькая семья, и я думаю о них, как о своих собственных… маленьких детях, которые бы у меня были, если бы мне разрешили выйти замуж по велению сердца. За моего дорогого Тебингена. Ах, я могла бы рассказывать вам без конца о моем любимом майоре. Он стоил сотни принцев. Но он был недостаточно хорош для бедной маленькой Каролины. Разве не смешно?
Они уже привыкли к слишком откровенным речам хозяйки и не усматривали в них ничего дурного.
Дети видели, что она была очень занята в Монтэгю-хаузе. Одно поле она засадила картофелем, чтобы его можно было продать и потратить вырученные деньги на ее детей.
Ей нравилось бродить вокруг поля, когда копали картошку.
– Вот, видите, – говорила она своим придворным леди, – не надо мне было быть принцессой. Лучше бы мне родиться крестьянкой, выйти замуж за кого хочется, растить детей… своих детей… иметь большую семью.
Самыми счастливыми были дни, когда она видела Шарлотту. Она придумывала игры, чтобы развлечь ребенка, она безумно любила свою девочку, и та отвечала ей взаимностью. Она знала, что принц строит планы разлучить их и давно бы сделал это, если бы не вмешательство короля.
Она открыла у себя дар скульптора. Первое, что она вылепила, была головка ее дочери.
– Она будет напоминать о тебе, мой ангел, когда ты не со мной.
Шарлотта была заинтригована, она сидела тихо, как могла, пока мамочка лепила, потом они играли в шумные игры, Шарлотта становилась сорванцом, пока не приходило время возвращаться в Карлтон-хауз.
«Итак, – думала Каролина, – я надолго лишена моего собственного ребенка и должна завести приемную семью, чтобы не грустить».
Она решила, что морская служба для мальчиков – хорошая карьера, это привело ее к адмиралу Сэмюэлю Худу, управляющему Гринвичским госпиталем. А через него она познакомилась с человеком, сыгравшим важную роль в ее жизни. Это был красавец моряк, сэр Уильям Сидней Смит, которого все знали, как сэра Сиднея, он сразу увлек Каролину, у него были замашки авантюриста, что ей очень импонировало. Он сражался во многих морских баталиях, мог без передышки рассказывать всякие захватывающие дух истории. Ему всегда были рады в Монтэгю-хаузе.
Каролина была заворожена им и не делала тайны, что интересуется им. Он всегда мог свободно бывать в Монтэгю-хаузе, когда объявлялся в этих местах.
– Ваше Высочество, – говорил он ей, – я готов в любой момент, когда вы пригласите меня, навестить вас, потому что я как раз сейчас ненадолго остановился в доме моего друга сэра Джона Дугласа.
– А это рядом со мной? – хотела знать Каролина.
– Близко от Монтэгю-хауза. Ваше Высочество, конечно, видели этот дом, когда проезжали мимо. Это ближний дом к Монтэгю-хаузу. Вам надо познакомиться с Дугласами, они забавная пара. Джон Дуглас был со мной при Сен-Жан д'Акре. Это когда я командовал обороной. Вот были славные деньки! Я мог бы вам много чего порассказать. Это случилось перед тем, как я принял командование Александрией. Я помню, как пришла весть, что Наполеон штурмует Яффу.
Глаза принцессы широко раскрылись от возбуждения. Если уж у нее не будет много детей в семье, она станет путешествовать по свету, повидает новые места, познакомится с необыкновенными людьми.
– Ну вот, мой друг Дуглас был там со мной. А теперь, пока я на берегу, я остановился у них. Леди Дуглас – очаровательное создание. Она недавно родила чудесного ребенка.
– Ребенка?
– Да, малютку-девочку. Симпатичное, забавное существо, уверяю вас. Ваше Высочество не пожалеет, если познакомится с матерью и девочкой.
– Я это обязательно сделаю, – сказала Каролина, – тем более что они очень близкие соседи.
«Какой холодный день», – подумала Каролина. Как бы она хотела очутиться в одной из этих жарких солнечных стран, о которых с увлечением рассказывал сэр Сидней. Но ее судьба оставаться здесь. Она приехала в Англию, чтобы стать принцессой Уэльской, а когда-нибудь и королевой, но это будет очень не скоро, разве что после смерти короля.
Она почувствовала странное беспокойство, тут же послала за мисс Хейман и сказала ей, что идет гулять.
– Одни, Ваше Высочество?
– Да, дорогая Хейман, одна.
Ей было забавно видеть ужас в глазах дорогой Хейман. Они должны бы уже к ней привыкнуть. С ней ведь не обращались, как с принцессой, и жила она не в Карлтон-хаузе, поэтому она могла вести себя свободно, как всякая селянка, и гулять одна, если пожелает.
В своем сатиновом плаще, в желтых высоких сапогах, она выглядела достаточно живописно. Мария Фитцгерберт, наверное, назвала бы ее сорванцом. Ну, Мария, любовь моя, а принцесса все-таки я, отнюдь не вы!
– Теперь, моя любовь, принесите мою шляпу из соболей, и я отправлюсь на прогулку.
Когда ей принесли шляпу, она надела ее набекрень.
– Вот, моя дорогая, принцесса Уэльская идет подышать воздухом, без эскорта… зато никаких огорчений. Потому что она так хочет, так велит ей сердце.
– Выше Высочество…
– Нет, моя дорогая, мне не нужна ваша компания. Я пойду одна.
Она вышла из Монтэгю-хауза, улыбаясь. Она точно знала, куда идет. Она навестит леди Дуглас, посмотрит очаровательное дитя и, может быть, увидит сэра Сиднея, если он там.
Она нашла дом, который он ей описывал. Как туда войти? Подойти к двери и просто постучать? Или нет? В Брунсвике она так и делала, когда хотела навестить бедняков. Но здесь не Брунсвик, там она была принцессой Каролиной маленького герцогского двора. Может, принцесса Уэльская должна это делать по-другому?