– Индия Хавен, – сказала она, вытирая ему рукав. – Снимите пиджак, давайте посмотрим, насколько вымокла рубашка.
Альдо в нетерпении отмахнулся.
– Забудьте про рубашку, – сказал он, – рубашка сухая. Как же могло случиться, что вас назвали Индией?
Она с удивлением посмотрела на него.
– Очень просто. Меня там зачали. В плавучей гостинице «Лунный восход» на озере Шринагар, в Кашмире.
– Но почему не Лунный восход, или Шринагар, или Кашмир?
– Моя мать несколько эксцентричная женщина. Она назвала мою старшую сестру Парис, младшую – Венеция, что, согласитесь, звучит более эстетично, чем итальянское Вениче. Всякий раз благодарю Господа, что я не Ганг или Катманду!
Альдо, запрокинув голову, весело расхохотался.
– Индия Хавен, прошу отобедать со мной сегодня вечером.
Ее колебания выглядели так мило. Он мог читать мысли в этих мерцающих карих глазах. Сначала – интерес, потом, может быть, может быть… и вот – непреклонность. Нет, она не согласна.
– Но почему же нет?
– Меня пригласил на обед Фабрицио. У меня нет возможности пойти с вами.
– Больше ни слова, Золушка, – победоносно воскликнул Альдо. – Значит, нас обоих пригласили на обед.
– Правда? – засмеялась Индия, выходя в коридор. – Тогда мы еще увидимся. Сейчас я, знаете ли, должна идти. Я обещала Маризе присмотреть, все ли готово для того, чтобы впустить гостей, хотя в этом нет особой нужды – ее прислуга разберется во всем, конечно, лучше, чем я.
– Вы работаете у Маризы?
Рука Альдо казалась такой крепкой, когда он взял ее под локоть и они вместе пошли по коридору.
– Нет. У Фабрицио. Я поспешу. Еще увидимся, – Индия побежала по коридору, постукивая высокими каблуками.
– Да, – вдруг вспомнила она, обернувшись, едва лишь достигла двери, – но я не знаю, как вас зовут.
– Альдо, – ответил он. – Альдо Монтефьоре.
Их взгляды встретились.
– Монтефьоре, – прошептала она, мягко произнося каждый слог, – какое чудесное имя. – Она повернулась и вышла, и какое-то мгновение Альдо еще внимал звукам ее голоса, называвшего ее по имени, чтобы потом, буквально сорвавшись с места, проследовать за ней в переполненную залу.
Он вновь отыскал ее – но уже вне дома, на улице, там, где она во все глаза смотрела на пустое пространство, еще недавно занятое крошечным красным «фиатом». Рядом, на стене, виднелась вполне ясная надпись: стоянка запрещена.
– Я полагаю, машину увезли на буксире, – сказал Альдо, и в голосе его слышалось сочувствие. Ее неудача ставила его в выгодное положение. Это означало, что он сможет отвезти ее на виллу… а потом заедет к ней домой.
– Ах, черт! – Слезы ярости полились из глаз девушки. Она так любила свою машину и не переносила, если кто-либо еще прикасался к «фиату». Кто знает, где он сейчас? Дорожная служба славилась «неосторожным» обращением с автомобилями, припаркованными там, где запрещалось. – Что мне теперь делать? – беспомощно спросила она.
– Пойдемте. – Альдо вновь взял ее под руку, и они перешли улицу там, где на другой стороне, прямо под знаком, запрещающим стоянку, был припаркован его черный автомобиль «рэббит».
– Не могу в это поверить! – задохнулась от изумления Индия.
Альдо пожал плечами.
– По вечерам они сначала объезжают левую сторону, – объяснил он. – Позднее вернутся, чтобы проехаться по правой стороне.
– Вот мне везет! Ладно, если бы это не случилось со мной, это случилось бы с вами, что куда хуже. Представьте, оказаться на вечеринке с ног до головы облитым спиртным по вине некой неосторожной женщины, а потом обнаружить, что еще и машину увезли.
– Представляю! И тогда ничего другого не оставалось бы, как скрыться в деревне и зажить отшельником вдали от ужасов большого города.
Индия рассмеялась, он помог ей сесть в автомобиль и захлопнул дверцу. Да, определенно Альдо Монтефьоре нравился ей.
Лондон
Морган МакБейн был доволен собой. Этот вечер, который, как он ожидал, окажется отчаянно скучным или, что еще хуже, скучным и по-британски чопорным, обернулся совсем иначе.
Хозяйка, справа от которой он сидел, обладала очаровательным остроумием, и это развлекало его, а прелестная девушка, сидевшая слева, была по-настоящему загадочна. И даже более того, поскольку его не покидало ощущение, будто он наверняка встречал ее раньше, только не мог припомнить, где. Венни. Милая Венеция.
– Такое дивное имя – Венеция – и такое необычное. Ее мягкие розовые губы, приоткрывшись, сложились в доверительную – и мучительную для него – улыбку, а в огромных серо-голубых глазах сверкнул насмешливый огонек.
– Это моя мать так романтично пошутила… Я названа в честь города, где была зачата, Венеции – то ли в гостинице Чиприани, то ли в гондоле, мама никогда не была в точности уверена, где…
Морган расхохотался на всю комнату.
– Во всяком случае, результат того стоил. Надеюсь, братьев у вас нет?..
– Две сестры… вы не поверите… Парис и Индия.
– А где… с ними это случилось?
– О, с Индией дело обстоит лучше всех – мы всегда знали, что в плавучей гостинице на озере в Кашмире. А Парис – в отеле «Ритц», и она говорит, что, раз зачатие произошло практически в двух шагах от ателье мадам Шанель, сама судьба повелела ей стать великой законодательницей мод.
– …И она стала?
Венеция пожала плечами.
– Это не так-то легко, но Парис упорно работает, а когда у вас таланта и решимости столько, сколько у нее, к вам однажды обязательно придет успех. Вы согласны?
Морган решил задать ей контрвопрос:
– А вы, Венеция, какой у вас талант?
– Ах, я?.. Я ничего особенного не сделала, окончила школу и потом получила диплом повара. У меня нет никакого таланта, правда…
– Но еда очень вкусная, и стол выглядит так красиво! Это не всякому дается, Венеция…
Он хотел добавить, что дыхание захватывает, так она хороша, но это было бы уж слишком.
– А как насчет вас, Морган МакБейн, где спроектировали вас?
Глаза Венеции заблестели в предвкушении забавы. Ей нравилось находиться рядом с Морганом, все происходило так, словно они обедали в одиночестве; прочих, кто сидел за столом, казалось, не занимал их частный разговор, а пристальный взгляд юноши заставлял трепетать ее сердце. Кожа его была такой загорелой и обветренной, а плечи такими широкими. От него исходило ощущение силы и надежности.
– Я зачат и рожден в автомобильном прицепе близ строительного участка на самом бесплодном плоскогорье Техаса. Мой отец занимался тем, что на свой страх и риск пытался найти нефть, а моя мать, которая его обожала, отказалась покинуть эти места, когда я уже должен был появиться на свет, хотя условия там были, как у дикарей. Через две недели после моего рождения она умерла. С самого начала она с ним работала бок о бок, помогала во всем… он всегда говорил, что без нее он никогда бы ничего не достиг. Она верила в него…
– Простите меня, Морган. – Венеция страшно смутилась.
– Ничего. Это было давно. И она оказалась права, мой отец кое-чего добился в жизни. Но в брак больше не вступал никогда, – добавил Морган с кривой усмешкой, – хотя я располагал самым невероятным набором женщин, которые упорно набивались ко мне в матери.
– Подождите-ка минутку. – Венеция не знала, как это такая простая вещь не пришла ей на ум раньше. – Конечно же – Фитц МакБейн! Самый богатый человек в мире. Морган, я потрясена!
– Возможно, еще не самый богатый. – Венеция, несомненно, принадлежала к числу тех немногих девушек, которых когда-либо встречал Морган, для кого тот факт, что он – сын Фитца МакБейна, означал немногим более того, что, узнав об этом, нужно пошире раскрыть глаза. Подобно отцу, сын использовал имя МакБейн, мгновенно производившее магический эффект и действовавшее словно магнит, когда в поле его зрения попадали особо привлекательные женщины. Бесчисленное количество красавиц как Европы, так и Америки пытались препроводить обоих, как сына, так и отца, к алтарю. Но усилия эти пропадали втуне.