Ах, неужели звонок? Он здесь. Сделав глубокий вдох и бросив последний беглый взгляд на свое отражение в высоком трельяже, Парис Хавен приподняла подбородок и плавными шагами пошла открывать дверь, ее миловидное личико озарилось улыбкой Дженни Хавен.
Рим, 24 октября
Индия Хавен разбирала полдюжины маленьких акварелей с венецианскими видами и, разложив их на мраморной доске камина, отступила, чтобы оценить. Пристальный взгляд ее принял критическое выражение, складки разбежались от нахмуренных бровей по обычно спокойному лбу. Живопись являлась результатом ее напряженной трехнедельной работы. Ей удалось схватить искусными мазками кисти первые осенние туманы, что спиралями вились над магическим, будто рожденным из морской пены городом и бледным прибоем. Акварели, заключенные в старинные рамки, что Индия разыскала в маленьких римских лавочках, торговавших всяким хламом, были прелестны.
Индия вздохнула. Именно это слово давало полнейшее о них представление. Прелестны. Но недостаточно хороши для крупной галереи. И, тем не менее, если выставить их в лавке Мареллы, на углу Виа Маргутта, в витрине на самом видном месте, их моментально купят.
Конечно же, карточка с гордой надписью «Акварели Индии Хавен (дочери Дженни Хавен)» привлечет толпы туристов; лавочка продаст все, что вздумается написать Индии… Марелла Ринальди – делец проницательный. Если бы Индия пришла к ней в качестве потенциального клиента, то и сама Индия, и живопись ее были бы рассмотрены на предмет торговой сделки, и ей тут же предложили бы пятьдесят процентов от продажи. Большей частью акварели купили бы американцы, чьим кумиром, несомненно, являлась Дженни Хавен. Индия никогда не переставала поражаться, какие интимные вещи знала о ее матери эта публика, частенько рассказывая такие анекдотические подробности из жизни Дженни, о которых дочь совершенно не подозревала. То, как они повстречали в Риме дочь Дженни и приобрели ее акварели, должно было бы надолго стать предметом толков на вечеринках в Иллинойсе или Техасе, когда уже сами отпуска основательно позабудутся.
Постепенно брови Индии разгладились, а настроение улучшилось, пока она собирала с каминной доски акварели, каждую из них обернув папиросной бумагой, а затем уложила в шкатулку. Там они великолепно смотрелись. Теперь перевязать позолоченную шкатулку лимонного цвета ленточкой – и будет чудесный подарок. «Воспоминания об Италии работы Индии Хавен», – с улыбкой вспомнила она слова Фабрицио Пароли. «Упакуй их красиво, Индия. Необходимо добавить последний маленький штрих, и тогда ты сможешь запросить за них на десять процентов больше». И он, конечно, оказался прав, это постоянно срабатывало. Люди так же радовались хорошенькой шкатулке с ленточкой, как и самой живописи. Да, размышляла она, укладывая шесть шкатулочек на дно просторной черной сумки и вешая ее через плечо, конечно же, покупатели останутся довольны. А шесть штук – это двухмесячная квартирная плата.
Индия бросила быстрый взгляд в огромное зеркало, что висело над камином, и моментально извлекла помаду из бокового кармана сумки. Алый блеск ее благородных линий рта сочетался с цветом нового, от Джиноккьетти, свитера; быстрый всплеск рук, чтобы поправить остроконечные локоны на макушке и косу на спине – и она готова. Или она и так хороша? Девушка неохотно повернулась и более внимательно посмотрела на свое отражение. На нее пристально глянули большие карие глаза, голубоватые белки говорили о здоровье. Маленький прямой нос и ослепительная улыбка красивого рта. Хорошенькая, решила она, а временами очаровательная – подобно собственным акварелям. Конечно, они не слишком ценятся в крупных галереях, зато среди ближайшего окружения очень популярно! Черт побери, почему же Фабрицио не влюбился в нее? Неужели потому, что рост у нее всего пять футов с небольшим? Может быть, ему действительно нравятся высокие женщины? Она с сомнением покачалась на высоких каблуках черных туфель. С торчащими вверх заостренными локонами, да на этих каблуках – разве в конце концов она не выглядит чуточку повыше? Проклятием ее жизни было то, что она родилась невысокой, не такой, как Парис и Венеция. Их обеих судьба наградила длинными американскими ногами Дженни и ее изящной фигурой. К такой фигуре подходила почти любая одежда. Развившаяся как женщина к четырнадцати годам, Индия вынуждена была ясно осознать, что, даже если бы большинство мужчин признали ее неотразимо привлекательной, у нее никогда не будет идеальной фигуры сестер.
«Маленькая и круглая, – говорила ей Дженни, – такой ты была, когда родилась. Конечно же, ты сложена, как твой отец, а не как я». Отцов не слишком часто упоминали в семействе Хавен, и Индия знала о них по сообщениям в прессе. Маленькая и круглая – хотя, слава Богу, не толстушка. И она успокоилась. Во всяком случае, на приемах для журналистов, где бывал Фабрицио, она выглядела отлично. «Джиноккьетти» – восхитителен. Итальянские дизайнеры самые лучшие. За исключением, конечно, ее сестры, Парис, хотя Парис никогда не проектировала одежду для людей с такими фигурами, как у нее. Итальянцы же, когда шьют одежду, всегда имеют в виду всамделишных женщин.
Каблуки Индии процокали по мраморным плитам, которые устилали пол Каза д'Арио. На мгновение она остановилась, восхищенная изгибами широкой лестницы с перилами из полированного орехового дерева и филигранными железными балясинами. Старинный дом, где она занимала квартиру на втором этаже, непременно скоро развалится, но его красота никогда не переставала поражать ее. Если бы у нее появились деньги, она вложила бы их сюда, чтобы возвратить этому дому прежнее великолепие, отполировать его прохладный розовый, с молочными прожилками, мрамор, покрыть позолотой железные детали, а разрушающиеся стены тщательно замазать свежей штукатуркой и обязательно убрать из зала при выходе детскую коляску синьоры Фиголи. Синьоре Фиголи вот-вот должно было стукнуть пятьдесят, но она все равно держала там коляску. На всякий случай, улыбаясь, говорила она Индии. И добавляла с намекающим подмигиванием. «Вы никогда не догадаетесь, как и мой муж». В ответ Индия с изумлением улыбалась ей. Синьора Фиголи была кротким, незаметным маленьким созданием, всегда спокойным и вежливым. Ох, ладно, подумала девушка с усмешкой, едва не задев неизменную коляску и уловив звуки, издаваемые шестью маленькими Фиголи, которые, вероятно, опять воевали друг с другом. Наверное, эти долгие итальянские полдники стали причиной демографического взрыва, все эти теплые послеполуденные сиесты с опущенными занавесками и остатками вина в недопитой бутылке.
Огромная дверь гулко захлопнулась у нее за спиной, и вот уже Индия поравнялась на улице со своим маленьким «фиатом», зорко высматривая, не появились ли на его ветровом стекле очередные зловещие желтые квитанции, и с облегчением вздохнула: нет, сегодня повезло.
Забросив сумку на крошечное заднее сиденье, девушка втиснулась в автомобиль и повела его, осторожно лавируя в потоке других машин по римским улицам. В случае удачи она сразу сдаст работы, а потом будет спокойна до того самого времени, когда начнется прием. Ей не хотелось туда опаздывать. Сегодняшний день такой важный для Фабрицио! Принадлежащие ему «Мастерские Пароли» придерживались своего собственного направления в производстве мебели, изготавливая все, от роскошных, пылающих красками обивочных тканей до лоснящихся лакированных столов, от пышных чувственных диванов для лежебок до строгого рисунка стульев, чьи линии заслуживали того, чтобы ими любовались в музее.
Пароли пользовался репутацией лучшего среди современных итальянских дизайнеров, специалистов по обустройству интерьеров. В самом начале своей деятельности он испытал влияние Эрно Сотсасса и его знаменитой «Мемфис дизайн групп», но затем умело привнес авангардистские концепции, правда, без их крайностей, в производство мебели, моментально ставшей неслыханно популярной. Индии всегда хотелось поместить «Мастерские Пароли» в капсулу времени и закопать в землю с тем, чтобы открыть их в году так 2500-м и продемонстрировать как строгий образчик того, каким изысканным был вкус в наши времена.