- Разве в Библии запрещено венчаться с трупами? - саркастично подметил Эндрю, перекидывая ногу на ногу и принимаясь застегивать рубашку. - Насколько знаю - нет. А когда я стану твоим мужем, как ты запоешь? Продолжишь твердить сказки про ангелов?
- Я правда не могу, - медленно повернув голову из стороны в сторону, пролепетала Мари.
- А мистеру Шорти, Джортану, преподобному Ренару и бог знает, кому еще, могла?!
Девчонка не ответила, замотала головой, прижав сцепленные пальцы к губам. Наверное, заплачь она - Эндрю отпустил бы ее. Не потому, что пожалел - он забыл не только мать, но и жалость, злость, страх - просто она стала бы ненужной. Но глаза Мари оставались сухими.
- Я хочу быть, как ты, - отчеканил он, отворачиваясь и вставая с постели. - Хочу жить. Исполнишь - и мертвец превратиться в любящего мужа. По крайней мере, я никому и никогда не дам тебя тронуть. Не исполнишь - будешь до конца дней прикована к ходячему мертвецу. Выбор за тобой.
- Я не Бог. Я не умею воскрешать мертвых. Всё, что я могу - просить о помощи. Но вам уже ничем не поможешь.
В каждом ее слове - колкая льдинка. Вот только Эндрю они не причинили боли, лишь задели ошметки живого нутра. В отмиравшем мозгу закопошилась какая-то догадка, но уцепиться за нее, раскрутить не получалось. А следом за ней так же равнодушно подумалось, что даже если выполнить угрозу - мучиться с ним Мари придется не так уж долго. Еще ни один собранный из плоти и металла полицейский не протянул дольше десяти дней с момента высыпаний черной чумы. Эндрю заметил пятна два дня назад, и если бы не подвернувшаяся под руки Мари - сегодня он уже лежал бы в кресле с растекшимися на стене напротив мозгами. Но тогда он еще помнил жизнь, помнил ее вкус. А сегодня всё это утратило смысл, потонуло в черной жиже бульона. И только один человек способен был остановить время.
- Два дня назад сэр Лори Пинчер умер в гостинице на Грин-Стрит, я нашел у него в кармане пиджака кое-что. Это кое-что и твои бумаги находятся у меня. Подумай, прежде чем прыгать из окна.
Не говоря больше ни слова, Эндрю вышел из комнаты.
До Тауэра пришлось добираться пешком - кучера отказывались везти Эндрю. Может, доверяли настороженно фыркавшим лошадям? Только дойдя до угрюмых высоких башен, он понял, в чем дело. Провел по щеке рукой, вытирая липкую морось, и нащупал язвы - похоже, чума не желала скрываться и, захватив тело, полезла на лицо. Прикрыв червивую скулу воротом плаща, Эндрю побрел ко входу - поскорее очутиться в полутьме коридоров, смешать свою вонь с сотней таких же «ароматов».
В этот раз отец оказался в кабинете, вернее - в небольшой комнатенке-лаборатории, отгороженной металлическими шкафами. Одетый в серый запятнанный бурым фартук он, близоруко щурясь, листал чертежи у окна. На столе перед ним трепыхался кусок тела. Именно кусок - часть руки, примыкавшая к левой грудине, шея и голова, судя по выражению лица которой - ничего не соображавшая. Эндрю внутренне передернуло и вместе с тем словно озарение окутало сознание, выпотрошило то, отчего он так рьяно отгораживался после смерти. Он никогда не станет живым. И никто из тех, кого отец вытащил из могил, не станет. Не потому, что после смерти они лишились души - Эндрю не верил в это. Просто потому, что их создал тот, кто сам был живым мертвецом.
Тем временем, отец оторвался от бумаг и бросил на него беглый взгляд. На мгновение их взгляды встретились - одинаково пустые. Что-то щелкнуло в мозгу - расплывшись в идиотической улыбке, Эндрю скинул на пол плащ, потянулся к рубашке, отстегивая пуговицу за пуговицей. Вот когда лицо отца исказилось. Только непонятно было - расстроен он или зол, что кто-то посмел нарушить его уединение.
- Ничего, - выдавил он, наконец, отводя глаза в сторону. - Сегодня привезли отличный материал... Не каких-нибудь изъеденных туберкулезом каторжников - молодых солдат... Мы всё поправим.
- Другим это не помогло, - отрезал Эндрю, устремляя взор к крохотному зарешеченному окну. На миг показалось, что по серому небу рассыпались трупные пятна. Сморгнул - но они так и остались, словно кто-то одел ему на нос очки с черными разводами. Стены, пол, потолок, полки с книгами, трепыхающееся на столе тело, бледное худощавое лицо отца - всё гнило, расцвечиваясь слизистыми язвами.
- Ты - не другие, - севшим голосом ответил отец.
- Ты меня когда-нибудь любил? - спросил Эндрю неожиданно для себя самого, заранее зная, что ответ не вызовет ни радости, ни гнева.
- Что за вопрос! Стал бы я тебя возвращать, если бы не хотел? - раздраженно выпалил мистер Феллери-Скотт.
- Я больше не помню ее... Почти не помню тебя, ничего! Зачем ты вдохнул в меня эту жизнь? Твое дыхание смрадно, а твои творения - исчадья преисподней! Я больше не хочу быть тварью, отец! Я хочу, чтобы ты вернул мне забвение! Мне и всем, кто превратился в набитых дерьмом кукол! - Эндрю не заметил, как перешел на крик. И от этого крика отец скукоживался, словно сморчок. - Ты сам хочешь этого! Дай нам покой! Мне и себе! Отпусти нас!