Энтони пытался переварить услышанное, но оно больше походило на страшную сказку или кошмар.
- А может, ученый заменял лишь конечность - такое бывает...
Провожатый хрипло усмехнулся.
- Если бы не видел сам, то тоже не поверил бы. - Его глаза заволокла пелена задумчивости. - Я его в живот - а оттуда - шурупы, пар... Только глаза словно живые... Совсем мальчишка... Ах, черти их дери! Только за это обоих братцев не мешало бы на виселицу!
Он сглотнул, провел засаленным рукавом по глазам и смолк. Энтони не знал, что ответить. Понял одно - на счету этого человека уже не один поверженный констебль. По крайне мере, это и правда не совсем живые люди. И еще - сейчас мятежные высказывания из уст этого надорванного внешне человека не казались чудовищными. Более того - Энтони и сам встал бы рядом с ним в борьбе за справедливость, если бы не помнил про собственное незавершенное дело. Всё испортили вбитые розгами уроки фрау Вернер.
- С такими речами недолго попасть в мятежники, - выдавил Энтони в жалкой попытке защитить монархов и тут же осекся.
Бывший кучер прищурился, впиваясь в него ядовитым взглядом, и прошипел:
- А я и есть мятежник.
Глава 30
Глава 30
- Что, мистер Джортан, теперь вы пожалели о встрече со мной?
Казалось, бывший кучер прожжет взглядом не только Энтони, но и стену за ним. Но ни чувство вины, ни негодования не просыпались в нем. Только усталость. Энтони сильнее вжался в стену, ощущая, как коленки трясутся от нервного напряжения, и, не отводя глаза, ответил:
- Нет. И знаешь что... Я не боюсь. Возможно, будь больше времени, я бы даже попытался вмешаться в твою судьбу, но сейчас не имею его - человек, который мне очень дорог в беде. А ты - единственный, кто может помочь.
Провожатый молчал. Его кажущиеся черными в полутьме переулков глаза лихорадочно сверкали, губы кривились, словно он шептал заклятья. Возможно, бывший кучер всерьез решал: проучить ли богатенького мальчишку или не стоит пачкать рук.
- Вмешаться в мою судьбу, - со скрипучим смехом с нотками безумства, ответил он, наконец. - В нее уже изрядно вмешались, мистер Джортан. Я понимаю - мы с вами разных сортов и вашей любви к монархам не исчерпать, вы слишком привыкли кормиться из их рук, чтобы понимать простой народ. И все же нутро подсказывает, что вы еще не совсем прогнили, поэтому я отведу вас к Неверти. Но впредь! - Проводник прижал кулак ко лбу, скрипя зубами. - Впредь не попадайтесь мне, иначе зашибу как ту монархическую вошь от которой имел глупость вас избавить.
Произнеся последнее слово, бывший кучер резко выскочил из-за угла, а потом вернулся, чтобы потащить Энтони по очередным грязным проулкам. До особняка Неверти они добирались молча. Изредка провожатый щелкал языком или кивал головой, но до слов дело не доходило. Энтони тоже не решался нарушить тишину, хотя сердце мученически поднывало всякий раз, когда бывший кучер одаривал его взглядом. Казалось, в этом человеке открылась некая бездна страдания, которую невозможно постичь аристократу. К своему стыду, Энтони и не пытался этого делать. Он лишь следовал за похожим на тень бедняком, не вникая в причины такого остервенения. Старался получить своё и смыться - как обличала зубастая совесть. И тут не обошлось без влияния Шелди-Стоуна - похоже, Энтони научился затыкать ей пасть.
Только когда провожатый ткнул пальцем с обрезанным до мяса ногтем в направлении мрачного громоздкого дома с занавешанными окнами и коротко кинул «здесь», Энтони предпринял попытку принять участие.
- Погодите, у меня нет денег, но я помню, у вас вроде была семья...
- Забудьте, мистер Джортан, - фыркнул бывший кучер. - У меня больше нет никого и меня нет. И помните - если вы еще раз встретитесь мне на пути - не станет и вас.
Заговорщицки подмигнув, он скрылся в том же закоулке, где они только что перелезали через пустые подгнившие ящики.
Пробираясь к дому Неверти через аллею с колючими кустами по обе стороны, Энтони внутренне разгонял неприятный осадок от встречи с бывшим кучером. Вроде, тот ничего и не просил, да и не понятно, за что так разозлился, но чувство, что должен был что-то сделать, но не стал, не покидало. Оно так и осталось скрестись где-то в самом дальнем углу души.