Широко раскрытые глаза девушки смотрели на него. В них был и испуг, но куда больше любопытства – проклятого любопытства, которое завело их так далеко. Она не избегала взгляда Сэма. Наоборот, оставшись в полной его власти, она сразу сдалась, все ее тело заметно расслабилось, дыхание выровнялось. Она склонялась перед его силой, сдавалась без борьбы.
«Прекрасно, просто прекрасно», – подумал он. Помедлил, чтобы еще раз убедиться в своей правоте, напомнил себе, что надо проявить благоразумие, – и сделал то, чего не должен был делать.
Он наклонился, приоткрыл свой разбитый рот настолько, насколько позволила зажившая ранка, и прижался к губам Лидии. У нее вырвался такой знакомый ему возглас радости, смешанный с горячим дыханием. Это решило дело. Сэм выпустил запястья Лидии, чтобы взять в ладони ее лицо. Он проник языком в глубину ее рта. На миг она напряглась всем телом, и он подумал, что это для нее внове.
– Все хорошо, – прошептал он, – все хорошо…
И сделал это снова, думая: «Благие намерения, где вы?» На этот раз Лидия позволила ему завладеть ее ртом. Это был настоящий долгий поцелуй, и поскольку он был запретным, в нем было острое, греховное наслаждение, от которого сердце Сэма застучало с бешеной силой, так, что каждый удар отдавался во всем теле, вплоть до паха. Его возбуждение разом достигло предела, он ощущал собственную плоть как тяжкий раскаленный жезл. От вожделения потемнело в глазах.
Лидия подчинялась во всем. Ни разу она не попыталась оттолкнуть Сэма или хотя бы отстраниться. Когда он зарылся рукой в ее волосы, она тихо, удовлетворенно вздохнула. Пальцы сразу затерялись в путанице густых прядей, запутались в них и остались плененными. Другая рука двинулась вниз по бедру, протиснулась под него и легла чуть выше ягодиц. Там обнаружилась легкая впадинка, чем-то похожая на ямочку, что бывает на щеке от улыбки. О Боже всемогущий!
Чувствуя, что теряет контроль над собой, Сэм привлек Лидию ближе. Он весь дрожал, силясь замедлить ход событий. О том, чтобы повернуть назад, уже и речи не было. Когда он впервые потерся о бедро Лидии, она вздрогнула, но потом ответила на движение тихим удовлетворенным стоном. «Вот кому-то повезет», – думал Сэм. Должно быть, так уж устроено, что одним все дается с избытком, а другим остаются только крохи – Пылкая женщина не сумеет сберечь свою
добродетель, зато осчастливит того, кто посмотрит на это сквозь пальцы.
В его воображении возникали упоительные картины полной близости. Как просто взять то, что предлагают в раскрытых ладонях! От поцелуев ранка открылась, во рту появился металлический привкус крови, смешался с жаром и влагой рта Лидии. Он не чувствовал боли, полностью отдавшись моменту, он сознавал лишь податливость женского тела, его изгибы, обещание большего в каждом ее движении и звуке. Ему хотелось разорвать корсаж ее платья и увидеть, так ли полны ее груди, ощутить под ладонями их округлость. Он хотел, чтобы Лидия была полностью обнажена, полностью доступна для его ласк, но хватило бы и того, чтобы ее юбки были подняты повыше…
Один Бог знает, как ему удалось отстраниться. Лидия дышала так же часто, как и он. Сэм помедлил, решая, предостеречь ее в последний раз или попросить, чтобы приподняла бедра – так он сможет высвободить подол, прижатый тяжестью ее тела. Понимает ли она, к чему идет?
Однако прежде чем слова сорвались с его губ, он мысленно пошел на компромисс. Раз уж так вышло, почему бы не воспользоваться моментом? Это всего лишь любовная игра, прелюдия, за которой может ничего не последовать, если вовремя остановиться.
«А если не остановиться, можно натворить дел, – предостерегал внутренний голос. – К примеру, можно по неосторожности зачать ребенка. Ты уверен, что сохранишь достаточно хладнокровия? Разумно ли оставлять это на волю случая?»
Раздираемый противоречивыми чувствами, Сэм лихорадочно пытался принять решение. Рассудок требовал опомниться, но плоть, его тугая, горячая, налитая плоть желала одного – продолжать. Она была так напряжена, что отзывалась сладкой болью. Разве он не достаточно боролся с собой? Разве мало бессонной ночи, целой ночи непрестанного возбуждения, после которой он чувствовал себя почти так же, как после вчерашней драки? Как долго это можно выносить? Не до бесконечности же! Зачем мучить себя, если есть возможность получить удовлетворение? Он рвался к этому, как к избавлению от мук, он не мог думать ни о чем другом.
Трудно сказать, как долго продолжалась бы эта борьба с самим собой, если бы, сам того не замечая, Сэм не потянул край подола вверх. Лидия вернула Сэма к действительности, схватив за руку. Она сделала это молча, но он замер, как если бы услышал испуганный крик протеста. Девушка смотрела на него из-под ресниц, словно веки ее были слишком тяжелы, чтобы их поднять.
– Почему ты остановился? – спросила она шепотом.
– Почему? – Сэм растерялся. – В самом деле, почему? Ах да, ты же сама меня остановила!
– Правда? Ну я больше не буду. Продолжай.
Сэм засмеялся. Это не был его обычный смех, открытый и непринужденный. Он был ниже тоном, протяжнее. Лидии всегда хотелось выяснить, что имеется в виду, когда говорят «чувственный смех». Теперь она это узнала.
– Хочешь, чтобы тебя обольстили?
– Нет, я сама хочу обольщать.
Веки опустились помимо ее воли. Пальцы Сэма зашевелились в ее волосах, высвобождаясь. Щекочущее, волнующее движение. Потом они взялись за верхнюю пуговку платья и расстегнули ее. Еще один шаг – как легко он пройден! Как упоительно сознание того, что мужская рука совсем близко от груди! Что за дивный, сказочный мир – эти дартмурские пустоши! Он не имеет ничего общего с миром реальным, полным условностей и запретов. Здесь они с Сэмом словно вне времени и могут позволить себе некоторые вольности. То, что случится между ними здесь, будет не в счет. Только здесь, среди белых стен, словно нарочно отделивших их от мира, она имеет полное право наслаждаться поцелуями человека иного круга. Здесь ей некого стыдиться, не перед кем держать ответ. Как если бы судьба решила сделать ей подарок и совершила маленькое чудо.
Лидия закинула руки за голову и приняла еще более непринужденную позу в надежде, что Сэм воспримет это как знак согласия, как поощрение. Он мог делать с ней все, что угодно – разумеется, в определенных границах.
– Я все-таки думаю, что это зачтется, – сказал Сэм.
– Что? – вяло спросила Лидия.
– Хотя ты и успела бы ахнуть, если бы захотела.
– Ах, вот ты о чем. Нет, это не в счет. Я уже была на спине, не забывай.
– Хочешь встать?
– Ничуть.
– Тогда запишем это на мой счет.
Лидия уперлась ладонями в грудь Сэма и толкнула. Он только засмеялся.
– Согласись, моя взяла.
Она высунула язык – вторично за время их знакомства, а потом еще и скорчила гримасу, сморщив нос и выпятив вбок нижнюю губу. Устоять было просто невозможно: Сэм поцеловал ее прямо в искривленный рот, заставив пискнуть от неожиданности. Лидия не нашла достойного ответа, лишь сдвинула брови и сузила глаза в шутливом возмущении.
– Победитель заслуживает награды, – многозначительно заметил Сэм. – Как насчет того, чтобы станцевать для меня в одном белье?
– Какие извращенные вкусы! Тебе бы и правда понравилось?
– Само собой. А ты бы могла?
– Почему нет?
Сэм снова засмеялся. Он только и делал, что смеялся, хотя, убей Бог, не понимал, что смешного находит в происходящем. Ему словно попала в рот смешинка.
– Ну, значит, ты из кордебалета.
– Я дочь виконта.
Она что же, по-прежнему надеется обвести его вокруг пальца?
– Скажи правду.
– Это и есть правда. Я дочь виконта.
– Ну, тогда солги, что ли! – Сэм с трудом удержался от нового приступа непонятной веселости. – Я бы охотно позабавился с гувернанткой, горничной или танцовщицей из кордебалета, но не со знатной дамой.
– Хорошенькое дело! – вознегодовала Лидия. – А еще американец! Разве это не страна сплошной демократии? Как ты можешь применять различные правила поведения к женщинам различных слоев общества? Скорее докажи, что ты не таков, и поцелуй дочь виконта!