подправить немного манеры, чтобы побить лощеных англичан их же собственным оружием? Даю слово, что его кандидатура будет одобрена. Мы с Хобартом отлично ладим, а он, как вам известно, лично назначает комиссию, так что можете считать, что поддержка сената у вас в кармане – даже при том условии, что Сэм не явился на свадьбу с дочерью одного из сенаторов. – Дважды не явился, олух царя небесного!»
Йен Патерсон аккуратно сложил письмо и постучал уголком по полировке стола.
– Итак, жизнь продолжается. Что скажете?
Сэм завозился в кресле. На него выжидательно смотрел через стол человек, которому вскоре предстояло уйти в отставку по состоянию здоровья. За последние три месяца Йен Патерсон похудел фунтов на пятьдесят и мало походил на цветущего мужчину, впервые представленного Сэму прошлой зимой в Париже. Сейчас он почти терялся на фоне громадного письменного стола. Больно было видеть Йена в таком плачевном состоянии, тем более что Сэм чувствовал к нему искреннее расположение. Он пересек океан с уверенностью, что будет работать рука об руку с этим незаурядным человеком, и никак не думал стать его преемником, пусть даже и временным.
Пост чрезвычайного и полномочного представителя был предложен Сэму в связи с возобновлением переговоров о строительстве Панамского канала, призванного напрямую соединить два величайших океана – Тихий и Атлантический. Его полномочия в данном конкретном вопросе были неограниченны и превосходили полномочия Патерсона. По сути, это было воздаянием за заслуги в испано-американской войне и мирных переговорах в Париже. Сейчас в Америке остро стоял вопрос конкуренции между железнодорожными и водными перевозками. Модернизация последних в любом случае требовала крупных субсидий, и общественное мнение склонялось в сторону Панамского канала в надежде, что это поможет решить наболевшую проблему. В результате первого тура переговоров англичане получили больше прав на еще не построенный канал, чем американцы. Это было совершенно неприемлемо, и президент Мак-Кинли подыскивал человека, способного изменить сложившееся положение. По его мнению, Сэм Коди как нельзя лучше подходил на эту роль: он слышал о нем еще во времена войны.
Для начала дипломатической карьеры не хватало только одобрения сенатской комиссии, и оно было бы дано, не выступи сенатор Петере с резким выпадом в адрес новоиспеченного дипломата.
Когда Сэм пересекал океан, его дальнейшая судьба казалась делом решенным. Он готовился начать новую жизнь буквально во всех отношениях, в том числе вступить в брак с Гвендолин Петере, дочерью сенатора от округа Иллинойс. В неожиданном приступе романтики Гвен настояла на том, чтобы они венчались в Лондоне. Раз уж им предстояло жить в «старой доброй Англии», венчание тоже должно было совершиться по старым добрым традициям.
Сэму было все равно, где и как венчаться, главное, что он обзаводился семьей. Единственный довод против него состоял в том, что он, мол, прост и грубоват – одним словом, неотесанный техасец, – и что королева может на этом основании отказать ему в аудиенции. Он надеялся, что брак создаст ему тот самый «имидж респектабельности», разговоры о котором уже навязли у него в зубах. Женатый ковбой все же лучше ковбоя холостого, а значит, заведомо распущенного.
Так все начиналось. И вот Сэм снова в Лондоне, уже шесть дней. Родных он обнаружил в отеле «Ритц», причем для этого даже не потребовалось наводить справки. Нанятый на вокзале извозчик ухмыльнулся и сказал: «Ну и ну! Еще один американец! Я слыхал, что „Ритц“ ими прямо – таки набит!» Как Сэм и подозревал, это оказались его домашние. Он предъявил им себя, живого и невредимого, переночевал под той же крышей и с утра выехал в Дувр: там в «Аллегретто», романтической гостинице для новобрачных, коротал дни его багаж. Последним пунктом было забронировать место на ближайший пароход. Но отплыть на нем так и не удалось, поскольку у причала Сэма перехватили двое служащих госдепартамента и доставили прямо в посольство, где он сейчас и находился.
– Как вы могли не подать о себе известий? – выговаривал ему Патерсон.
– Я хотел зайти, но прочел в газете, что сенат не одобрил мою кандидатуру, и подумал, что лучше будет исчезнуть без лишнего шума.
– Разве мы не друзья?
– Да, конечно, но… – Сэм никогда не мог постигнуть, как кто-то может видеть в нем друга и уж тем более полномочного представителя. – От меня больше неприятностей, чем пользы.
– В этом есть свои преимущества, – заметил Патерсон, усмехнувшись. – Люди прирастают к месту, теряют остроту восприятия, и тогда их нужно всполошить, как птичий выводок, чтобы только перья летели.
– Да уж, в этом мне равных нет, – буркнул Сэм.
– Вот и хорошо. Предстоит, так сказать, пугнуть воронью стаю, и только вы способны устроить все так, чтобы стая снова уселась на том же поле, но на более выгодной для нас позиции.
– Благодарю за доверие. – Сэм впервые улыбнулся.
– Значит, вы согласны?
– Нет. Прошу извинить, но у меня жестокий приступ ностальгии. Придется вам облечь полномочиями кого-нибудь другого. Кто там на очереди, Уинслоу?
– Уинслоу они попросту заклюют. Вам тоже придется попотеть, если хотите добиться успеха. Поймите, здесь нужен человек, который никогда не играет по общепринятым правилам. Вот увидите, они и опомниться не успеют, как подпишут договор на наших условиях. Кстати, Гвендолин Петере проводит время с представителями противоположной стороны. В парламенте сейчас затишье, все разъехались по своим имениям на гусиную охоту. Мисс Петере тоже в провинции и, как я понимаю, высматривает себе титул. Самый благоприятный момент заступить на пост и заодно подогреть к себе интерес бывшей невесты. Возможно, все удастся уладить. Как бы ни был настроен ее отец, мисс Петере – прелестная молодая леди и…
– Знаю, – коротко перебил Сэм.
– Отправляйтесь и вы на гусиную охоту, у виконта Венда великолепные угодья.
– Благодарю вас, сэр, но я уже решил, что… постойте, как вы сказали? Чьи угодья?
– Джереми Бедфорд-Брауна, виконта Венда. Он известен своей страстью к охоте. В это время года он сам и те из членов парламента, что покрепче, бродят по его обширному поместью с ружьями в руках. Ну, вы знаете: твидовые костюмы, начищенные сапоги и породистые собаки. Венд не из числа, светских львов, он ненавидит сезоны терпеть не может балы а в парламенте появляется только в силу…
– Минутку! – Сэм жестом остановил поток сведений. – Не о его ли дочери недавно писали в газетах?
– А в чем дело? – Патерсон пожевал бледными узкими губами. – Сейчас не время интересоваться женским подом.
– Лидия. Ее ведь так зовут?
– Да, но… впрочем, я что-то такое припоминаю. Кажется, Лидия Бедфорд-Браун ухитрилась заблудиться где-то в Дартмуре, на вересковых пустошах, и выжила, так сказать, в нечеловеческих условиях. – У Патерсона вырвалось жалкое подобие смеха. – У ее отца шкура грубее, чем у старого козла, и если мисс Лидия пошла в него, то ее способность к выживанию меня ничуть не удивляет. О таких говорят… постойте, как же это… что-то такое о змеях…
– Гадюке такого лучше не кусать – сдохнет, – подсказал Сэм и засмеялся.
– Вот именно.
Йен Патерсон поддержал его, но глаза остались серьезными, почти печальными. С минуту он барабанил костлявыми пальцами по столу. Сэм заметил синеватый оттенок его ухоженных ногтей. По слухам, у Патерсона был рак. Сэм всеми силами избегал упоминаний о болезни, так как не хотел знать наверняка. Его огорчала несправедливость судьбы, по капризу которой человек нередко уходит слишком рано.
– Так я могу на вас рассчитывать? – спросил Патерсон.
Сэм сказал себе, что с его стороны это будет что-то вроде акта милосердия, что так он выразит свою симпатию и признательность.