И уже из-за двери слышу, как очередь загудела с возмущением, а Валентина ее к порядку призывает:
— Спокойно, товарищи! Соблюдайте тишину!..
А в кабинете, огромном до необъятности, кремовые, нашего производства, шелковые шторы приспущенные создают уют и прохладу, и табаком «Золотое руно» сладко пахнет: Иван Макарович, наш директор, трубку курит и, когда по цехам проходит, еще долго вслед ему медовым дымком попахивает.
— В чем дело, товарищ? — говорит он от дальнего стола, а на столе перед ним рука протезная в черной перчатке лежит — руку ему миной на фронте оторвало. — В чем дело?
А я вдруг всю свою смелость разом, строго говоря, потеряла.
— Долго молчать будем? — говорит директор с нетерпеливостью. — И покороче, у меня дела. — А что света яркого не переносит — опять же после фронта: контузия.
А перед ним, по эту сторону стола, в кожаных пузатых креслах сидят двое — главный наш инженер, женщина, Татьяна Алексеевна, и предзавкома, опять женщина, со смешной фамилией Неходько, Муза Андреевна.
— Да ты что, воды в рот набрал? — уже сердится директор. — Подойди поближе.
А в кабинете и вправду от штор темновато, вот он меня и не узнал, за парня принял, мой стиль «гамен» сработал, надо же!
— Он стесняется, — подлила масла в огонь Неходько. — Молодой парень, стесняется.
Тут меня прорвало, наконец.
— Я не он! — говорю твердо, хоть и с обидой. — Я — она.
— Чего? — удивился директор. — В каком смысле?
— Да это же Семен! — узнала меня, спасибо, Татьяна Алексеевна и ужасно обрадовалась. — Семенова Тоня из осново-вязального. Это у нее только вид такой, под мальчика. — И мне с укором шутливым: — Что ж это ты, Семенова, начальство вводишь в заблуждение?
— Про нее еще статья в сегодняшней «Молодежке» напечатана, — говорит Неходько. — Не читали еще, Иван Макарович?
— Читал, — как бы небрежно говорит он, а сам упорно на меня глядит, изучает, хоть мы с ним и знакомы отдаленно. — Читал, как же… Человек будущего, так?..
— Да, да, именно! — подхватила Муза Андреевна с гордостью нескрываемой. — И на производстве, и в быту, и в личной жизни…
— А ведь такая махонькая, — удивилась с искренностью Татьяна Алексеевна, — а поди ж ты… Тебе сколько точно лет, Тоня?..
— Ну и как самочувствие после статьи-то? — вдруг спрашивает насмешливо, но при этом приветливо и даже с сочувствием Иван Макарович. — Не по себе небось? Не в своей тарелке? Примером-то для подражания не просто быть, а?.. — И с улыбкой, пустив в потолок облачко душистого дыма, Татьяне Алексеевне с Неходькой: — Напишут иногда такое!..
— Она работник хороший, — заступилась за меня Муза Андреевна. — Активная комсомолка.
— Вся бригада у них на хорошем уровне, — добавила Татьяна Алексеевна. — Да и Семенова от похвалы нос не задерет, верно, Тоня?
— Не сомневаюсь, — выпустил опять дым из трубки Иван Макарович. — Я не о том… преувеличений не терплю. Хороший человек, хороший работник — норма, а не исключение. Верно я говорю, Антонина? — спрашивает он меня с требовательностью.
— А я опровержение уже дала, — соврала я нахально, хоть и против сознания. — В редакцию.
— Опровержение?.. — удивилась донельзя Неходько. — На что?
— На статью, — отвечаю я дерзко. — Я тоже за норму.
— Не понимаю, — сказала Татьяна Алексеевна. — Зачем?
— А пусть других неправдоподобно хвалят, — гордо отрезала я, — лично я не нуждаюсь.
— Опровержение! — вдруг на весь свой кабинет, пропахший «Золотым руном», расхохотался Иван Макарович. — Опровержение! Ну, Антонина! Ну, Семен! Ну, и тип же ты! — И никак не может смех свой, совершенно неуместный, унять.
Ну, а за ним следом заулыбались и Татьяна Алексеевна с Неходькой.
Потом он вдруг умолк, сунул трубку обратно в рот и спросил опять директорским голосом:
— Давай покороче, Семенова, конкретнее. Что у тебя?
Я и ответила конкретно:
— Ребенок.
— Кто? — вскинул он на меня непонимающие глаза.
— Роберт, — отвечаю. — Робик. Мальчик, строго говоря, ребеночек.
— Где ребеночек?.. — не поняла Неходько.
— В общежитии, — отвечаю опять конкретно.
— Давно он?.. — неуверенно спросила совсем огорошенная Татьяна Алексеевна.
— С утра, — говорю. — Часов с десяти.
— Что с утра? — заволновалась Муза Андреевна.
— Появился, — говорю, — утром. Совершенно неожиданно.
— Неожиданно? — растерялся и Иван Макарович. — Что значит — неожиданно?
— Ну, никто, строго говоря, не ожидал, — говорю. — Как снег на голову. Никто даже не предполагал.