— Да откуда ж я знал? — защищается он из последних сил. — Кто ж их теперь разберет — штаны и штаны, да еще на молнии… Я что, в рентген на нее глядел?
Ну, тут уж он лично меня задел, а я сдачу принципиально даю, не отходя от кассы.
— Тряпка ты! — кричу я ему, хорошо еще, руки Вовкой заняты. — Би-бо-бошка ты подкаблучная, вот ты кто!..
Тут и он к точке кипения стал приближаться.
Только в этом самом месте Вовка у меня на руках как заорет (дело свое справил, отчего бы ему и не поорать налегке?) — он в их семейке и вправду оказался самый голосистый, прямо-таки чемпион.
Так и орем друг на дружку в четыре голоса, только что орем — нам самим не слыхать, потому что Вовка всех перекрывает, ну прямо немое кино: руками машем, рты разеваем, а что про что — только догадываться приходится.
И тут он меня, новатор-то охрипший, берет за плечи и толкает к двери вместе с Вовкой, а Вовка уже на басы перешел, а я не догадайся его отдать папаше с мамашей беспамятным, и опомнились мы с ним за дверью, на площадке, только и услышали, как английский замок за нами защелкнулся.
Я и тут, в сердцах-то, насчет Вовки, строго говоря, не сообразила. Только в этот момент они, новатор-то со своей Татьяной пороховой, опомнились, выскочили из квартиры, орут дикими голосами:
— Вова! Вовочка! Родненький!..
— Отдай сына! — Это он, папаша, стало быть, паникует. — Сына отдай, тебе говорят!..
А Вовка у меня на руках такие арии выделывает, просто на удивление.
Ну, я от греха подальше, сунула Вовку ихнего драгоценного им в руки, а сама промеж них на третьей космической вниз по ступенькам (с девятого-то этажа на первый!) — и ракетой на улицу. Только они меня догонять не стали, не до меня им, строго говоря, им бы с Вовкой только управиться.
6
Выскочила на улицу, еле дух перевожу, и тут я в первый раз за все это время вспомнила: меня же там, в общежитии, Алька с Робином дожидаются, волнуются в полной неизвестности! И бегом к автобусной остановке, а где она в этом незнакомом мне микрорайоне?.. Ищи-свищи.
Но тут как раз из-за поворота вылетает такси, и я сразу, без участия головного мозга, выскакиваю на мостовую, чуть под колеса не угодила, семафорю, такси затормозило, остановилось. Только гляжу: там на заднем сиденье двое уже сидят, он и она. Но шеф перегнулся, открыл переднюю дверцу:
— Вам куда?
— На текстильный, — говорю, — комбинат, но вы-то все равно заняты…
— А им по дороге, небольшой крюк сделаем, если не торопишься, — перешел он на «ты», разглядел, видать, с кем имеет дело. И обернулся к тем двоим, на заднем сиденье: — Не возражаете?
А те сидят оба хмурые какие-то, нахохленные, злые. Мужчина или, точнее, парень лет двадцати, не больше, только плечами пожал: мол, давайте. Но я на них — ноль внимания, даже не обернулась. Уселась мигом на переднее сиденье, дверку захлопнула, поехали.
А шеф их через плечо спрашивает:
— Куда точно-то на улице Маяковского?
Парень хриплый оказался, будто сильно простуженный — в этакую-то жарищу!
— Народный суд, — выдавил из себя, — знаете, Красноармейского района?
— Таксисты все знают, — бодренько отвечает шеф.
А меня, как я в машину села, укачивать стало — это у меня с детства осталось, — вздремну, думаю, пока крюк будем делать, даже глаза закрыла.
— Кого судят-то? — сквозь туман слышу вопрос таксиста.
Молчат, только сопят уныло.
— Свидетелями, что ли, вызвали?
Она небрежненько так ответила:
— А мы разводимся, только и всего.
Шофер дотошный попался, любознательный:
— Давно поженились?
Они молчат, не идут на сближение.
— Характерами не сошлись, так?..
Тут она надменно так и гордо ответила, будто он ей приятное сказал:
— Это уж точно.
А он, муж-то разводящийся, вдруг как вскипит:
— Не ваше дело! Можно без вопросов?
Шеф только пожал плечами, сплюнул в боковое окошко:
— Мне-то что? Женись, разводись, хоть в речку вниз головой, вольному воля!
И умолкли все, едем все напряженные, недоброжелательные.
И тут я глаза приоткрыла и увидела их в зеркальце, разводящихся, на заднем сиденье, и мелькнуло у меня в голове, будто я их откуда-то знаю, где-то видала, но где именно — никак не вспомню.
И опять глаза закрыла — мне-то что до посторонних дел, подумаешь, невидаль!
А думать про себя, строго говоря, все же думаю: как же это, думаю, получается вообще? Где же это у них вышла осечка — когда надумали жениться или сейчас, когда разводятся бесповоротно?.. И теперь для них как сон, который ночью приснился, а утром его уже невозможно вспомнить — и любовь, и свадьба, и Дворец бракосочетаний, и такси с обручальными кольцами на дверцах и белой лентой на антенне, и шампанское, и «горько», и все, все, все…