— Кейти. Кейти. Кейти — Не могу перестать произносить ее имя.
Наши тела расслабляются, и я переворачиваюсь на бок. Она такая маленькая, я боюсь раздавить ее.
Кейти выглядит абсолютно и совершенно довольной. Черты ее лица смягчаются, в глазах появляется мечтательное выражение. Я даже не могу передать словами, как мне нравится ее вид в этом момент.
— Господи, Келлер. Заявляю официально, это было невероятно. Я попаду в ад.
— Я последую за тобой. — Не в силах сдержать улыбку говорю ей.
— Не стоит торопиться. Я буду ждать тебя. — Дарит мне нежный поцелуй Кейти.
Я возвращаю его сторицей. Она отвечает. Между поцелуями рассказываю ей, какая она красивая и как я люблю ее. Несмотря на все, понимаю, что она устала.
Реальность накрывает меня с головой.
Кейти больна.
В последний раз целую ее и мысленно обещаю себе наслаждаться каждой секундой, которая у нас есть и начать жить так, как хочу.
Перевожу взгляд на часы. Уже почти 5:00 утра.
— Нам нужно поспать. Ты ведь знаешь, что сегодня я тебя не выпущу из кровати.
Она улыбается и уютно устраивается под моим боком.
— Надеюсь на это.
Суббота, 12 ноября
Келлер
За весь день мы покидали кровать лишь для того, чтобы сходить в общежитие за лекарствами, в магазин за презервативами, поесть и позвонить Стелле.
Мы были в раю.
Воскресенье, 13 ноября
Кейт
Никогда не думала, что все может быть настолько "правильным". Но это так. Это моя сказка, и даже, несмотря на то, что она будет короткой, с ужасным концом, она — моя. Рассказать Келлеру о раке было невероятно тяжело, но оно того стоило. Я не хотела, чтобы он взвалил на свои плечи эту ношу, но нельзя отрицать, что мне стало немного легче от того, что он знает и помогает мне. Поверьте, я осознаю как это неправильно.
Он все еще спит, лежа на спине. Я свернулась у него под боком, устроив голову на подушке, и наблюдаю. Келлер выглядит таким безмятежным, как будто ему нет дела ни до чего в этом мире. Но я знаю, что это не так. Он переживает обо всем.
— С добрым утром, Кейти, — говорит он, не открывая глаз.
— Как ты узнал, что я проснулась? — шепотом спрашиваю я.
— Потому что, когда ты бодрствуешь, то дышишь быстрее. — Он поворачивает голову, так что мы практически упираемся друг в друга носами, открывает глаза и улыбается. — Я чувствую, как поднимается и опускается твоя грудная клетка.
— Келлер, мне, наверное, нужно вернуться сегодня в общежитие.
— Плохая идея. Я хочу, чтобы ты была здесь. — Обнимает он меня.
— Но я не могу здесь жить.
— Почему нет? — без тени сомнения спрашивает Келлер.
У меня нет ответа на этот вопрос. Но как-то все слишком быстро.
— Ты всегда отказывала себе в том, чего действительно хочешь или это только со мной так?
Он застает меня врасплох.
— Что?
— Ты двадцать лет заботилась обо всех, кроме себя, ставила их нужды выше своих. Я прошу тебя быть честной с самой собой, Кейти. Позволить себе то, чего ты на самом деле хочешь. — Келлер целует меня в лоб и ухмыляется. — Помнишь, как хорошо это сработало вчера ночью?
Несмотря на то, что он только что сказал, я не могу сдержать улыбку. Он прав.
— Разве тебе не нравится быть здесь, со мной? — продолжает настаивать он.
— Конечно, нравится. Но я не хочу навязываться.
Келлер обводит пальцем мои губы, а потом опять целует.
— Ты не навязываешься. Я не знаю, что буду делать, если ты сейчас уйдешь.
— Но когда-нибудь мне придется уйти. Я не хочу, чтобы тебе было еще тяжелее. Не хочу быть настолько эгоистичной.
— Не переживай обо мне. Вспомни, я сам влюбился именно в тебя, — обхватив мое лицо руками, говорит Келлер.
— Я знаю.
— Кейти, я в курсе, ты не хочешь об этом говорить, но разве ничего нельзя сделать? Химиотерапия? Операция?
— Не операбелен. — Качая головой, отвечаю я. Химиотерапия — это вариант, но она лишь позволить мне протянуть еще несколько месяцев. Я не хочу, чтобы мне было плохо и от рака, и от химии лишь для того, чтобы отсрочить неизбежное. Это произойдет, не взирая ни на что. Я хочу наслаждаться тем временем, что мне осталось, а не страдать от тошноты и выпадения волос.
Келлер выглядит так, как будто собирается заплакать.
— Сколько у тебя осталось времени?
— Доктор Коннелл говорит, что без лечения около трех месяцев. — Я улыбаюсь, потому что не могу позволить себе погрязнуть в жалости. Я должна жить настоящим, а с лекарством, которое мне выписали, боль вполне можно перетерпеть.