— Синдром Дауна. Он немного стесняется.
Гас разражается смехом.
— Ну, он нашел лучшего специалиста по вытаскиванию из скорлупы. Ты лекарство от стеснения, ведь так?
— Думаю, так оно и есть, умник.
Он опять смеется.
— Вот это моя девочка.
— Как бы то ни было, у него некоторые проблемы с поведением и мне намекнули об этом, но со мной он был просто лапочкой. Думаю, что многие люди обращаются с детьми с ограниченными способностями не так, как с обычными, поэтому иногда они злятся. Они всего лишь дети и все, что им нужно — это внимание и доброта. Этого хочется каждому ребенку.
— И поэтому ты будешь самым лучшим в мире учителем. Ты совершишь профессиональную революцию. — Гас всегда старается ободрить меня.
— Мне понравилось проводить с ним время.
— Спорю, что и ему тоже. Он напомнил тебе о Грейс? Тебе было тяжело?
— Его глаза напомнили мне о Грейси. То же самое выражение надежды и невинности. Те же морщинки вокруг глаз, когда он улыбается. Хотя, все хорошо. Хорошо, что я могу быть рядом с ним.
— Я рад. Ты заслуживаешь этого.
— Ну, а как у тебя дела, Рок Бог?
— Хорошо. Я уже вижу свет в конце тоннеля. Альбом будет выпущен во вторник. Но я даже не хочу думать об этом сегодня. Сегодня — это серфинг с друзьями и общение с Ма.
— Ничего лучше и не придумаешь.
— Слушай, Опти, я только что остановился на заправке, чтобы купить Грейс батончик. Ты будешь на телефоне сегодня вечером? Я позвоню тебя по дороге обратно в Лос Анджелес, если у тебя не запланировано какое-нибудь горячее свиданье.
Может, мне кажется, но у него немного грустный голос.
— Никаких свиданий. Буду на телефоне, если только Шугар не позовет в гости какого-нибудь джентльмена, тогда я буду спать в обнимку с Клейтоном. Так что звони.
Гас довольно долго молчит, а потом спрашивает:
— Вы с Клейтоном и правда спите в обнимку?
— Мой милый друг, он не твой заменитель. Никто не обнимает так, как ты.
Я провела сотни ночей в доме Одри и Гаса и всегда спала с ним. Особенно в то время, когда жила у них перед тем, как переехать в Миннесоту. Ни одной ночи я не провела одна. Спали ли мы в его комнате, в гостевой, на диване, но мы всегда спали вместе. И до самой последней ночи все было абсолютно платонически, даже если я и обвивала его как лоза во время сна. Не думаю, что когда-либо чувствовала себя настолько в безопасности, как в те недели. Я не могла заснуть без его рук и его тела, которое как кокон укрывало меня от всех проблем. Я так благодарна ему за это.
Слышу щелчок зажигалки и то, как он делает первую затяжку.
— Хорошо.
— Тебе нужно бросить курить.
— Да, нужно.
— Ты намереваешься это сделать? — спрашиваю я с надеждой.
— Нет. Я люблю тебя, Опти.
— И я тебя, Гас.
— Пока.
— Пока.
Оглушительный звон колокольчика извещает о моем прибытии в пустую кофейню. Я была уверена, что Келлер сегодня утром не работает, скорее всего, он еще в отрубе. Но, оказывается, что он здесь, за стойкой; руки прикрывают уши, глаза закрыты, а лицо искажено гримасой боли.
Когда я подхожу к прилавку одновременно с прекращением звона, он с облегчением открывает глаза.
— Прости, — тихо извиняюсь я. — Ты дерьмово выглядишь, дружок. — Да, он все еще красавчик — реально красавчик, но бледен, а под глазами темные круги.
Только Келлер может быть таким сексуальным с похмелья. А потом напоминаю себе в очередной раз, что Келлер и я просто друзья.
Он улыбается.
— Думаю, я заслужил это.
В этот момент я понимаю, что между нами все нормально. Келлер и я просто друзья. Потому что именно так и ведут себя друзья. И это хорошо. Даже отлично, потому что друзья — это дар.
— Не знаю, заслужил ли ты это, но определенно заработал.
Он трясет головой, трет ладонями глаза и стонет:
— Никогда больше не буду пить.
Согласно киваю головой.
— До следующего раза? — улыбаюсь я.
Он улыбается мне в ответ.
— Черт, такое ощущение, как будто ты меня знаешь.
Поднимаю брови.
— Ну, вчера вечером мы с тобой лежали в такой интимной позе, которая позволяет предположить, что мы чуть-чуть знаем друг друга.
На его лице моментально появляется выражение ужаса.
— Вот дерьмо. Я думал, что помню все. Ты была в моей постели. — Он показывает пальцем сначала на меня, потом на себя. — Мы не... ну знаешь... — Келлер кусает себя за безымянный палец.