Келлер даже не улыбается, поэтому перехожу к самому насущному вопросу.
— Ты голоден? Я купила куриный суп с лапшой. Будешь?
— Мне жаль, Кейти, — шепчет он, извиняясь отнюдь не за лихорадку.
Некоторым людям нужны извинения, потому что прощение — такой величественный и благородный жест, который идет рука об руку со снисхождением. Мне же на это наплевать. Хорошо это или плохо, но я с легкостью прощаю людей.
Убираю волосы Келлера назад и целую его в лоб.
— Я знаю. — Спускаю ноги с кровати и встаю. — Пойду, приготовлю суп.
После ванной комнаты, принимаю три таблетки ибупрофена и начинаю готовить. Келлер надевает шорты и футболку и присоединяется ко мне. Он пытается помочь, но я отправляю его посидеть в кресле.
— Кто такая Грейси?
— Моя сестра.
У него сонный вид, но на губах играет ласковая улыбка.
— Не знал, что у тебя есть сестра.
Киваю головой, одновременно помешивая суп, который только что начал закипать.
— Старшая или младшая?
— Старшая. — Разливаю суп по чашкам и несу их к кофейному столику перед Келлером.
— Она в Сан-Диего?
Обычно я стараюсь избегать вопросов о моей прошлой жизни. Слишком уж это личное, особенное. Но по какой-то причине прямо сейчас я чувствую потребность поговорить о Грейс.
— Вчера был ее двадцать первый день рождения. Она — моя героиня. Я всегда равнялась на нее. Она была самым чистосердечным человеком. — Келлер сидит в кресле и, несмотря на его ужасный вид, выглядит он исключительно спокойным. Он так внимательно меня слушает, как будто нет ничего важнее этого разговора. И от этого мне хочется разделить воспоминания о Грейс с тем, кто никогда ее не знал.
— Ты когда-нибудь встречал абсолютно счастливого и довольного всем человека? Такого, рядом с котором находится... заразно, потому что тебе сразу же хочется стать лучше, чтобы быть достойным его.
Он улыбается и кивает. Я знаю, что Келлер понимает, о чем я говорю. В его жизни есть своя Грейс.
Я киваю в ответ и тоже улыбаюсь, хотя внутри мое сердце разбивается на миллионы кусочков и каждый из них несет частичку моей скорби.
— Такой была Грейс.
Он смотрит на меня так, как будто подозревает худшее, но боится об этом сказать. Поэтому я решаю пощадить его нервы и отвечаю на незаданный вопрос:
— Она умерла в мае прошлого года из-за осложнения после пневмонии и заражения крови. Я три раза привозила ее в скорую прежде чем ее положили в больницу. Она не могла дышать, и была до ужаса бледной. Я так психанула, когда во время последнего визита они пытались отослать нас домой с рецептом на лекарство от кашля, что меня чуть не выпроводили с охраной на улицу. Но в итоге они все же приняли ее. — Делаю глубокий вдох, а потом продолжаю свой рассказ. — В ее легких оказалось полно жидкости, и в первый же день в больнице она подхватила заражение крови. Через двое суток она умерла. — Закрываю глаза, пытаясь сдержать слезы.
Пытаюсь напомнить себе о том, что никогда не плачу. Чувствую, как начинают дрожать губы. Единственный раз я плакала в ночь, когда ушла Грейс.
Я не открываю глаза, когда Келлер берет меня за руки и поднимает. Не открываю их и тогда, когда он крепко прижимает меня к себе, а я орошаю его футболку своими слезами. Я не открываю глаза даже когда он, гладя меня по спине, тихо шепчет:
— Соболезную, Кейти.
Открываю я их лишь, когда мне становится легче. Отпускаю футболку Келлера, которую сжимала пальцами на спине и делаю шаг назад, вытирая глаза ладонями.
Делаю глубокий вдох и смотрю на него.
— Мне жаль. Ты не обязан был этого делать.
Уголок его рта дергается в улыбке, но в ней нет веселья.
— Вообще-то, обязан.
— Что, тоже аллергия на чувство вины?
— Нет. Мне плохо от того, что тебе грустно. Что-то пошло неправильно, если вселенная позволила этому случиться. Ты и грусть... просто несовместимы. — Он опять обнимает меня. — Ты сказала, что не любишь говорить об этом. Поэтому, никогда не упоминала о ней раньше
Опять хватаю его за футболку. Мне нужно держать себя в руках.
— Это больно. Она была для меня целым миром. Знаешь, каково это, когда в твоей жизни есть кто-то особенный, кого любишь до безумия, а потом его у тебя забирают... навсегда.
Келлер кладет подбородок мне на макушку и крепче сжимает в объятиях.
— Знаю.
— Прости. Я не хотела жаловаться... просто это такая мука, ведь правда? — шмыгая носом, спрашиваю я.
— Правда, соглашается он