Среда, 28 декабря
Кейт
Сегодня я зла. Хотелось бы, чтобы это было не так. Черт, хотелось бы, чтобы я не была... но это так.
Вчера утром я виделась с доктором Коннелом. Он просмотрел мою карту, последние анализы, а потом перевел взгляд на меня. Его выражение лица нельзя было назвать беспристрастным. Черт, как бы мне хотелось, чтобы хоть один человек не смотрел на меня с сожалением.
Келлер старается, очень старается, но даже у него это иногда проскальзывает.
Поэтому, сегодня я зла.
Очень.
Черт возьми.
Зла.
С самого утра я мысленно кричу Господу. Почему именно я должна умереть? Почему ни кто-нибудь еще? Кто-то, кого я никогда не встречала, кто живет где-нибудь далеко?
Знаю, это звучит ужасно, но сегодня я чувствую себя именно так. Именно поэтому я пока не могу вернуться домой. Келлер и Стелла не заслуживают видеть и чувствовать мой гнев.
В субботу я возвращаюсь в Сан-Диего. Вчера я купила билеты и ночью, после того, как Стелла пошла спать, сказала об этом Келлеру. Сказать, что он хорошо это воспринял, было бы явным преувеличением. Он был разбит... на миллион кусочков... прямо на моих глазах, хотя и пытался... изо всех сил пытался сдержаться. Видеть такое и осознавать свою ответственность за состояние мужчины, которого безумно любишь... в тот момент я ненавидела себя.
Прямо сейчас я сижу в машине на парковке возле какого-то офиса в пригороде Миннеаполиса и не знаю, что дальше делать.
А если я не знаю, что делать, то говорю с Гасом. Мне бы не следовало звонить ему, будучи злой, но других идей нет. Если я не сделаю хоть что-то в следующие пять минут, то просто не смогу, черт возьми, больше держаться. Поэтому я звоню ему. Он отвечает после первого гудка.
— Опти, как дела?
— Я не хочу умирать, — говорю я с вызовом.
— Опти, что ты сказала? — он ничего не понимает.
Конечно же, не понимает, кто же начинает беседу с таких слов.
— Я, черт возьми, не хочу умирать, — повторяю я.
— Черт, Опти. — Я слышу, как он делает глубокий вдох, готовясь к предстоящему разговору. — Поговори со мной. Что происходит?
— Я умираю, Гас. Я не хочу умирать. Вот что, черт побери, происходит. — Ударяю ладонями по рулю. — Черт побери! — кричу я. За всю жизнь я пугала Гас всего дважды. Один раз, когда нашла мать подвешенной к потолку и второй, когда умерла Грейси. Гас не заслуживает этого, но я знаю, что он справится лучше других.
— Успокойся, подруга. Где ты?
— Я не знаю. Я сижу в машине на парковке в центре чертова Миннеаполиса в Миннесоте. — Это было грубо.
— Ты одна?
— Да, — резко говорю я.
— Ты не должна водить под действием обезболивающего.
Мне не хочется, чтобы он говорил со мной отеческим тоном.
— Я знаю это.
— Тебе угрожает опасность? Ты ранена?
Я разражаюсь смехом, одновременно удивляясь тому, что я даже это я не могу делать без злости в голосе.
Какой абсурдный вопрос. Я умираю.
— Опти, заткнись на минутку и поговори со мной. Мне звонить в 911? Что, черт возьми, происходит? — Его голос звучит испуганно.
Я качаю головой, как будто он может видеть меня.
— Нет, нет, просто... я в бешенстве, Гас. Ничего более. — Не знаю, что еще сказать, поэтому просто повторяюсь. — Я, черт возьми, в бешенстве.
— Хорошо, можешь оторваться на мне, я справлюсь. — Он понимает, вот почему я позвонила ему. — За последний месяц я расчистил в себе достаточно места для ярости. Так приятно знать, что не у одного меня проблемы с управлением гневом в сложившихся обстоятельствах. Так давай, Опти. Оторвись на мне.
Я так и делаю. Изо рта вырывается бурный поток ругательств. Я бранюсь, визжу, стучу по рулю и вытираю с лица горячие, злые слезы. В конце концов, ко мне присоединяется Гас, воплями подтверждая мои заявления. Он-то ждет, когда я на секундочку остановлюсь, и только тогда берет дело в свои руки, то просто перекрикивает меня.
Он не кричит на меня, он делает это со мной.
Наконец, через несколько минут, показавшимися мне часами, я замолкаю. После такого всплеска эмоций, я потеряла чувство времени и места. Через пару минут пульс начинает замедляться, a в голове проясняется. Я прекращаю плакать, и мое дыхание выравнивается. В горле чуть-чуть першит, и голова болит, но я спокойна. Гас, на другом конце линии, тоже замолкает. Между нами повисает тишина.
Я знаю, он дает мне время. Он мог бы просидеть весь день и не сказать ни слова, если бы мне это было нужно.
— Гас? — говорю я скрипучим голосом, решая прервать наше молчание.
— Да, Опти. — Судя по голосу, он пришел в себя. Успокоился.
— Спасибо. — Такое ощущение, как будто с моих плеч только что упала тонна груза. А теперь пора извиниться. — Прости, приятель.
Он смеется.
— Не переживай. Тебе лучше?
Теперь я уже могу улыбаться как раньше.
— Да, очень.
— Хорошо. И мне тоже. Думаю, нам стоило сделать это несколько недель назад.
— Думаю, мне стоило это сделать несколько месяцев назад. — Я действительно имею это в виду. Выпустив пар, мне стало так хорошо.
— Опти, ты же знаешь, что мне нравится, когда ты счастлива и прекрасна в своем маленьком мире, где всегда светит солнце и сияет радуга, но, когда ты злишься, то такая сексуальная. Обожаю агрессивных цыпочек. А ты была агрессивна до сумасшествия.
Он знает, что я на это скажу, тем не менее, мне не удается сдержаться.
— Ради бога. — Я даже закатываю глаза.
— Думаю, что нужно переименовать тебя. Будешь у меня Дьявольским Отродьем.
— Что? Я всего лишь показала тебе свою темную сторону, а ты уже выставляешь меня антихристом? Мне это не нравится. Почему я не могу быть просто Злой Сучкой?
Он хохочет, а у меня сжимается сердце, потому что я не слышала такого смеха целый месяц. Обожаю, когда он так смеется.
— Чувак, судя по всему, психологическая консультация закончена, так что мне пора идти. Нужно отправляться домой.
— Конечно. Езжай медленно и скинь мне смс, когда доберешься. И больше никакого вождения.
— Есть, сэр. Я люблю тебя, Гас.
— Я тоже люблю тебя, Злая Сучка, — низким голосом деланно говорит он. — Я просто попробовал как это звучит, — с невинным видом добавляет Гас после небольшой паузы.
— Не думаю, что мне это нравится.
— И мне, — сухо произносит Гас. — Я тоже люблю тебя, Опти.
— Вот это уже лучше. — Мне нравится быть Оптимисткой. Очень.
Пятница, 30 декабря
Кейт
— Гас завтра полетит домой с тобой, — говорит Келлер, сложив на груди руки и ожидая, что я буду с ним спорить.
Он прав.
— Гас прилетает сюда? — В обычной ситуации я была бы счастлива его видеть, но то, что со мной собираются нянчиться, как с ребенком до ужаса раздражает.
Келлер кивает.
— Во сколько прибывает его самолет? — Теперь я тоже складываю руки на груди, пытаясь продемонстрировать свое недовольство. Даже Стелла так себя не ведет. Что на меня нашло?
— За два часа до твоего рейса. Он встретится с нами в терминале и после этого будет все время рядом с тобой, потому что я не смогу пройти мимо контроля безопасности. — Келлер говорит прямолинейно. Он хочет поскорее закончить этот разговор, потому что знает, что я весь день в ворчливом настроении и данный факт только ухудшит его.
Знаю, они просто переживают за меня, но я ненавижу, когда со мной обращаются, как с неполноценной.
— Я, черт возьми, не ребенок, Келлер.
Он ладонями трет виски.
— Детка, я знаю это. — Я испытываю его терпение. — Ты хочешь есть? Пора ужинать. Я могу что-нибудь приготовить, и ты примешь лекарство. — Он пытается сменить тему, пытается помочь мне, но я все еще расстроена.