«Въ другой разъ», — пишетъ та же Марiя Васильевна, — «старецъ предупредилъ одну молодую монахиню не быть самоуверенной. Но вскоре она сама вызвалась читать псалтирь въ церкви по умершему и отказалась отъ сотрудничества другихъ монахинь. Въ полночь она почувствовала страхъ, бросилась бежать и защемила дверью свою одежду. Утромъ ее нашли на полу въ нервной горячке. Пришлось ее поместить въ лечебницу, где она пробыла годъ и вернулась съ седой головой».
Намъ удалось собрать 4 случая прозорливости о. Варсонофiя, обнаружимые имъ при исповеди его духовныхъ чадъ.
Елена Александровна Нилусъ разсказывала намъ, что въ одинъ изъ разовъ, когда они пришли съ мужемъ исповедываться къ Старцу, (а онъ ихъ исповедывалъ одновременно, зная, что у нихъ нетъ тайнъ другъ отъ друга), онъ спросилъ Сергея Александровича совершилъ ли онъ такой–то грехъ. — «Да», ответилъ онъ, «но я это и за грехъ не считалъ». Тутъ Старецъ объяснилъ Нилусу грешность его дЬяшя, или помысла и воскликнулъ: «Ну, и векселекъ же вы разорвали, Сергей Александровичъ».
Молодая девица — Софья Константиновна, прiехавшая гостить къ Нилусамъ въ Оптину Пустынь, на исповеди пожаловалась Старцу, что живя въ чужомъ Доме, она лишена возможности соблюдать посты. «Ну, а зачемъ же вы теперь въ пути въ постный день соблазнились колбасой?» — спросилъ ее старецъ. С. К. ужаснулась: «Какъ могъ это узнать старецъ?»
Подобный случай произошелъ съ Софiей Михайловной Лопухиной, рожденной Осоргиной. Она разсказываетъ, что вь Оптину Пустынь она прiехала 16–летней девицей. Ее поразила тысячная толпа вокругъ старческой «хибарки», какъ тамъ назывались деревянные домики, где жили старцы. Она встала на пень, чтобы взглянуть на старца, когда онъ выйдетъ. Вскоре старецъ показался и сразу ее поманилъ. Онъ ввелъ ее въ келлiю и разсказалъ ей всю ея жизнь годъ за годомъ, перечисляя все ея проступки, когда и где она ихъ совершила и назвалъ действующихъ лицъ по ихъ именамъ. А потомъ сказалъ: «завтра ты придешь ко мне и повторишь мне все, что я тебе сказалъ. Я захотелъ тебя научить какъ надо исповедываться».
Больше Софья Михайловна не была въ Оптиной Пустыни. Въ следующей разъ она увидела старца, когда онъ остановился въ Москве, проездомъ въ Голутвинъ. Онь сильно постарелъ, осунулся, сталъ согбеннымъ… Онъ сказалъ, что видно Богъ его любитъ, если послалъ такое испыташе. Прошелъ годъ. Она уже вышла замужъ за Лопухина. Старецъ скончался. Неожиданно въ ея квартире раздался звонокъ: вошелъ монахъ очень высокаго роста. Онъ передалъ ей отъ покойнаго батюшки две иконы: оне по его распоряжешю были положены въ его гробъ и завещаны ей и ея двоюродной сестре С. Ф. Самариной. Со своей иконой Казанской Божтей Матери Лопухина не разстается никогда. Исключительный случай былъ только тогда, когда она ее дала мужу, сидевшему въ тюрьме.
Третш случай о столь же чудесной исповеди произошелъ въ Голутвине съ Николаемъ Архиповичемъ Жуковскимъ, ныне преклоннаго возраста, но еще здравствующимъ и живущимъ во Франщи, также какъ здравствуетъ С. М. Лопухина, которая дала полное разрешеше на обнародоваше бывшаго съ нею общешя со старцемъ. (Сообщено монахиней Таиаей).
Отецъ иг. Иннокентш Павловъ, положившш начало своего монашества въ Оптиной съ конца 1908 г., поведалъ намъ о своей первой исповеди у Старца. Въ то время начальникомъ скита и старцемъ былъ о. Варсонофш. Изъ Бразилш, ныне покойный, о. Игуменъ писалъ:
«Это былъ замечательный Старецъ, имевшш даръ прозорливости, каковую я самъ на себе испыталъ, когда онъ принималъ меня въ монастырь и первый разъ исповедывалъ. Я онемелъ отъ ужаса, видя предъ собою не человека, а Ангела во плоти, который читаетъ мои сокровеннейгшя мысли, напоминаетъ факты, которые я забылъ, лицъ, и проч. Я былъ одержимъ неземнымъ страхомъ. Онъ меня ободрилъ и сказалъ: «Не бойся, это не я, грешный Варсонофш, а Богъ мне открылъ о тебе. При моей жизни никому не говори о томъ, что сейчасъ испытываешь, а после моей смерти можешь говорить». О своемъ Старце, о. Варсонофш, въ письме отъ 16 сент. 1957 г. о. Иннокентш выразился еще такъ: «Это былъ гигантъ духа. Безъ его совета и благословешя и самъ настоятель монастыря о. Ксенофонтъ ничего не делалъ, а о его духовныхъ качествахъ и великомъ обаяши, которое онъ имелъ на всехъ своихъ духовныхъ чадъ, можно судить по краткому выражешю изъ надгробнаго слова: «гиганта малыми деревцами не заменишь». Продолжая свою речь, о. Иннокентш говорилъ такъ: «Въ Оптиной во все посты, а въ Великш два раза: на первой и страстной седмице, вся братая безъ исключешя должна была говеть — исповедываться и причащаться, а кто желаетъ, особенно старики, и чаще. Неотразимое, благодатное дЬйсгае производила на всехъ его исповедь, и еще такъ называемая исповедь–откровеше помысловъ, каковая въ Оптиной установлена была по четвергамъ. Одинъ разъ въ неделю, именно въ четвергъ, Старецъ никого изъ мiрянъ не принималъ, и этотъ день у него былъ назначенъ исключительно для монашествующей братш монастыря и скита. Ангелоподобный Старецъ, облаченный въ полуманттю, въ епитрахили и поручахъ, съ великой любовью принималъ каждаго, не спеша задавая вопросы, выслушивая и давая наставлешя. При этомъ онъ имелъ совершенно одинаковое отношеше, какъ къ старшимъ, такъ равно и къ самымъ последнимъ. Все ему были беззаветной любовью преданы, и онъ зналъ до тонкости душевное устроеше каждаго. Бывало, после исповеди, или такого откровешя помысловъ, какая–бы скорбь, печаль и уныше ни угнетали душу, все сменялось радостнымъ настроешемъ и, бывало, летишь отъ Старца, какъ на крыльяхъ отъ радости и утешешя. И действительно, это были незабываемыя минуты не только для меня лично, но, какъ известно, и все его духовныя чада испытывали подобное».