Выбрать главу

Забылась я, и вижу… Ночь. Рабочш кабинетъ Льва Николаевича. На письменномъ столе лампа подъ темнымъ абажуромъ. За письменнымъ столомъ, облокотившись, сидитъ Левъ Николаевичъ, и на лице его отпечатокъ такого тяжкаго раздумья, такого отчаяшя, какого я еще никогда у него не видела… Въ кабинете густой, непроницаемый мракъ; освещено только то место на столе и лице Льва Николаевича, на которое падаетъ светъ лампы. Мракъ въ комнате такъ густъ, такъ непроницаемъ, что кажется даже, какъ будто, чемъ–то наполненнымъ, насыщеннымъ чемъ–то, матерiализованнымъ… И, вдругъ, вижу я, раскрывается потолокъ кабинета, и откуда–то съ высоты начинаетъ литься такой ослепительно–чудный светъ, какому нетъ на земле и не будетъ никакого подобiя; и въ свете этомъ является Господь iисусъ Христосъ, въ томъ его образе, въ которомъ Онъ написанъ въ Риме, на картине видешя святого мученика архидiакона Лавренпя: пречистыя руки Спасителя распростерты въ воздухе надъ Львомъ Николаевичемъ, какъ бы отнимая у незримыхъ палачей орудiя пытки. Это такъ и на той картинѣ написано. И льется, и льется на Льва Николаевича свѣтъ неизобразимый, но онъ, какъ будто, его и не видитъ… И хочется мнѣ крикнуть брату: Левушка, взгляни, да взлгяни же наверхъ!… И, вдругъ, сзади Льва Николаевича, — съ ужасомъ вижу, — изъ самой гущины мрака начинаетъ вырисовываться и выделяться иная фигура, страшная, жестокая, трепетъ наводящая: и фигура эта, простирая сзади объ свои руки на глаза Льва Николаевича, закрываете отъ нихъ свѣте этотъ дивный. И вижу я, что Левушка мой дѣлаете отчаянньгя усилiя, чтобы отстранить отъ себя эти жесток ¡я, безжалостныя руки…

… На этомъ я очнулась и, какъ очнулась, услыхала, какъ бы внутри меня, говорягцш голосъ:

— «Свѣте Христовъ, просвѣщаете всЬхъ!» Таковъ разсказъ, который я лично слышалъ изъ устъ графини Марш Николаевны Толстой, въ схимонахиняхъ Марш.

— «Не это ли вы мнѣ хотѣли разсказать, Батюшка?» — спросилъ я о. Варсонофiя. Батюшка сидѣлъ, задумавшись, и ничего мнѣ не отвѣтилъ. Вдругъ онъ поднялъ голову, и заговорилъ:

— «Толстой — Толстымъ! Что будете съ нимъ, одинъ Господь вѣдаете. Покойный великш старецъ Амвросш говорилъ той же Марьѣ Николаевич въ отвѣте на скорбь ея о брате: «у Бога милости много: Онъ, можете быть, и твоего брата простите. Но для этого ему нужно покаяться и покаяше свое принести передъ цѣльгмъ свѣтомъ. Какъ грѣшилъ на цѣльгй свѣтъ, такъ и каяться передъ нимъ долженъ. Но, когда говоряте о милости Божiей люди, то о правосудш Его забываютъ, а, между темъ Богъ не только милостивъ, но и правосуденъ.

Подумайте только: Сына Своего Единороднаго, возлюбленнаго Сына Своего, на крестную смерть отъ руки твари, во исполнешя правосудiя отдалъ! Вѣдь тайнѣ этой преславной и предивной не только земнородные дивятся, но и все воинство небесное постичь глубины этого правосудiя и соединенной съ нимъ любви и милости не можете. Но страшно впасть въ руцѣ Бога Живаго! Воте сейчасъ передъ Вами, былъ у меня одинъ священникъ изъ Жиздринскаго уЬзда и сказывалъ, что у него на этихъ дняхъ въ приходЬ произошло. Былъ собранъ у него сельскш сходъ; на немъ священникъ, съ прихожанами своими, обсуждалъ вопросъ о постройкѣ церкви–школы. Вопросъ этотъ обсуждался мирно, и уже было пришли къ соглашешю, поскольку обложить прихожанъ на это дЬло. Какъ вдругъ, одинъ изъ членовъ схода, зараженный револющонными идеями, сталъ кощунственно и дерзко поносить Церковь, духовенство, и даже произнесъ хулу на Самаго Бога. Одинъ изъ стариковъ, бывшихъ на сходе, остановилъ богохульника словами:

— «Что ты сказалъ–то! Иди скорее къ батюшке, кайся, чтобы не покаралъ тебя Господь за твой нечестивый языкъ: Богъ поругаемъ не бываетъ».

— «Много мне твой Богъ сдЬлаетъ,» — ответилъ безумецъ, «если бы Онъ былъ, то Онъ бы мне за таюе слова языкъ вырвалъ. А я — смотри — целъ, и языкъ мой целъ. Эхъ вы, дурачье, дурачье! Оттого, что глупы вы, оттого–то попы и всякш, кому не лень, и ездять на вашей шее».

— «Говорю тебе», возразилъ ему старикъ: «ступай къ батюшке каяться, пока не поздно, а то плохо тебе будетъ!»

Плюнулъ на эти речи когцунникъ, выругался сквернымъ словомъ, и ушелъ со сходки домой. Путь ему лежалъ черезъ полотно железной дороги. Задумался онъ что–ли, или отвлечено было чемъ–нибудь его внимаше, только не успелъ онъ перешагнуть перваго рельса, какъ на него налетелъ поездъ, и прошелъ черезъ него всеми вагонами. Трупъ кощунника нашли съ отрезанной головой, и изъ обезображенной головы этой торчалъ, свесившись на сторону, огромный, непомерно–длинный языкъ.