Теперь монашество перестало являться идеаломъ общества какъ было въ древней Руси, когда оно привлекало къ себѣ одухотворенные элементы. Высшіе слои общества увлекались идеями, принесенными съ Запада среди простонародья распространились всевозможныя секты. Монашество же обезкровленное и обездоленное въ болынинствѣ являетъ собою картину распада. Такъ, назначенный благочиннымъ иіуменъ Валаамскаго монастыря Назарій въ 17956 гг. жалуется на общее бродяжничество монашествующихъ. Но еще въ 1786 г. и самъ м. Гавріилъ дѣлаетъ распоряженіе, чтобы монашествующіе по дворамъ не шлялись. Настоятели смотрятъ на свою должность, какъ на источникъ дохода. Пьянство является общимъ бичемъ (Свѣдѣнія взяты изъ «Христіанскаго Чтенія» за 1901 г., ч. 2–я, стр. 500 и др). Но вмѣстѣ съ тЬмъ, въ серединѣ XVIII столѣтія при этомъ полномъ упадкѣ и вымираніи неожиданно наступаютъ признаки весны. Такъ послѣ строгой и суровой зимы вдругъ начинаютъ пробиваться изъ нѣдръ земли новые, молодые побѣги свѣжей растительности. Пролился теплый благодатный дождь. Повѣяло духомъ. Началось Воскресеніе. И яркая, благоуханная весна вступила въ свои права.
Двѣ сильныя личности дали толчекъ этому возрожденію: одинъ — Архимандритъ Паисій Величковскій за предѣлами Россіи возобновляете ученіе о духовной молитвѣ, другой — Преосвященный Гавріилъ, митрополитъ С.Петербургскій создаетъ питомники, откуда это ученіе могло распространяться. Переведенное Паисіемъ Величковскимъ и изданное митрополитомъ Гавріиломъ «Добротолюбіе» послужило основаніемъ этому движенію.
Настоящій трудъ позволяетъ намъ вкратцѣ коснуться того великаго значенія, какое имѣлъ Паисій Величковскій для жизни всей религіозной Россіи за 2 послѣднія столѣтія. Повторимъ слова оптинскаго составителя его жизнеописанія: «Мы, россіяне, должны чувствовать изліянную на насъ Промысломъ Божіимъ черезъ него духовную пользу, не для одного монашества, но и для укрѣпленія всей Православной Церкви» Китіе и писанія молдавскаго старца Паисія Велич. Москва 1847 г).
Схиархимандритъ Паисій, въ міру Петръ Ивановичъ Величковскій, сынъ священника былъ, какъ онъ самъ любилъ выражаться, «родимецъ Полтавскій» (1722–1794).
«Старецъ Паисій», говоритъ проф. прот. Флоровскій, «не былъ самостоятельнымъ мыслителемъ, а былъ вообще скорѣе только переводчикомъ, чѣмъ даже писателемъ. Однако въ исторіи русской мысли у него есть свое мѣсто, и видное мѣсто… Есть что–то символическое въ томъ, что, совсѣмъ юноша, онъ уходить изъ Кіевской Академіи, гдѣ учился, странствуетъ и идетъ въ молдавскіе скиты, и дальше на Аѳонъ. Въ Кіевѣ онъ твердо отказывается и перестаетъ учиться, ибо не хочетъ учиться той языческой мудрости, какой только и учили въ Академіи: «слыша бо въ немъ часто вспоминаемыхъ боговъ и богинь еллинскихъ и басни піетическія, возненавидѣхъ отъ души таковое ученіе» (здѣсь разумѣется, очевидно, просто чтеніе древнихъ авторовъ). Паисій не пошелъ въ Академіи дальше синтаксимы: «точію грамматическому ученію латинскаго языка научился бѣхъ». Это было въ ректорство Сильвестра Кулябки. По преданію, Паисій укрекалъ его за то, что въ Академіи мало читаютъ отцовъ…
Изъ латинской школы Паисій уходить въ греческій монастырь. Это не былъ уходъ или отказъ отъ знанія. Это былъ возвратъ къ живымъ источникамъ отеческаго богословія и богомыслія… Паисій былъ прежде всего, устроителемъ монастырей на Аѳонѣ и въ Молдавіи. И въ нихъ онъ возстанавливаетъ лучшіе завѣты Византійскаго монашества. Онъ какъ бы возвращается въ ХѴ–й вѣкъ. И не случайно такъ близокъ былъ старецъ Паисій къ преп. Нилу Сорскому: онъ возобновляетъ и продолжаетъ именно его прерванное дѣло (литературная зависимость старца Паисія отъ преп. Нила вполнѣ очевидна). Это было возвратное движеніе русскаго духа къ Византійскимъ отцамъ… Еще на Аѳонѣ Паисій началъ собирать и провѣрять славянскіе переводы аскетическихъ памятниковъ. Это оказалось трудной работой, по неискусству древнихъ переводителей и еще болѣе по нерадѣнію переписчиковъ. Очень нелегко оказалось собрать и греческія рукописи. Нашелъ Паисій нужныя ему книги не въ болынихъ обителяхъ или скитахъ, но въ неболынемъ и отдаленномъ уединенномъ скитѣ св. Василія, недавно предъ тѣмъ устроенномъ пришельцами изъ Кесаріи Каппадокійской. И тамъ ему объяснили, «яко книги сія самымъ чистымъ еллино–греческимъ языкомъ суть написаны, егоже нынѣ кромѣ ученыхъ лицъ, едва кто отъ грековъ, мало что разумѣетъ, множайши же отнюдь не разумѣютъ, того ради и книги таковыя мало не въ всесовершенное пріидоша забвеніе»… Съ переселеніемъ въ Молдавію переводческая работа старца Паисія становится планомѣрной, особенно въ Нямецкомъ монастырѣ (съ 1779 г.). Паисій очень ясно понималъ всѣ трудности переводческаго дѣла и всю необходимость знанія языковъ для этого. Въ первое время онъ опирался на молдавскіе переводы. Онъ собираетъ у себя большой кружокъ писцовъ и переводчиковъ, посылаетъ своихъ учениковъ учиться погречески даже въ Бухарестъ. И самъ съ болынимъ увлеченіемъ входить въ эту литературную работу. «Како же писаше удивлятися подобаетъ: немощенъ бо тЬломъ отнюдъ бяше, и во всемъ правомъ боку бяху ему раны: на одрѣ убо, идѣже почиваше, окрестъ облагаше себе книгами: ту положени бяху словари разноязычніи, Библія Греческая и Словенская, Грамматика Греческая и Словенская, книга изъ нея же преводъ творяше, посреди же свѣгци: самъ же аки малое отроча, сѣдя согнувшеся всю нощь писаше, забывая и немощь тѣла и тяжкія болѣзни и трудъ». Старецъ былъ очень строгъ къ своимъ переводамъ, боялся ихъ широко распространять — «аки по всему храмлющи и несовершении»… Переводили у него и съ латинскаго… Нямецкій м–рь становится при старцѣ Паисіи болынимъ литературнымъ центромъ, очагомъ богословски–аскетическаго просвѣщенія. Литературная деятельность органически здѣсь сочеталась съ духовнымъ и «умнымъ дѣланіемъ». О старцѣ Паисіи списатель житія замѣчаетъ: «умъ же его всегда соединяемъ бѣ любовію съ Богомъ, свидетель сему — слезы»… И въ тотъ вѣкъ душевной раздвоенности и разорванности проповѣдь духовнаго собиранія и цѣльности получала особую значительность. Изданіе словенорусскаго Добротолюбія было событіемъ не только въ исторіи русскаго монашества, но и въ исторіи русской культуры вообще. Это былъ сдвигъ и толчекъ … Интересно сравнить: Ѳеофанъ Прокоповичъ былъ весь въ ожиданіяхъ и въ новизне, въ будущемъ, прогрессе; а старецъ Паисій, — онъ весь въ прошломъ, въ преданіяхъ, въ преданіи. Но именно онъ былъ пророкомъ и предтечей… Возвратъ къ истокамъ былъ открытіемъ новыхъ путей, былъ обрѣтеніемъ новыхъ кругозоровъ»… (Прот. Флоровскій. «Пути Русскаго Богословія». Парижъ 1937 г., стр. 127) «Подвиги, наставленія и писанія Молдавскаго Старца Паисія», говоритъ оптинскій издатель его житія, «соотечественника нашего и по мѣсту рожденія и по союзу любви, имѣли великое вліяніе на россійскіе монастыри, примѣръ жизни и свѣтъ ученія его пролился обильно на россійское монашество. Ибо многіе изъ россіянъ, ищущихъ спасенія и отрекшихся міра и яже въ мірѣ, странствуя въ Палестине, Аѳонской горѣ и Молдо–влахіи, и собирая, подобно пчеламъ съ цвѣтовъ, медъ спасительнаго ученія отъ обитавшихъ въ тамошнихъ мѣстахъ подвижниковъ, находили особенно въ обители старца Паисія величайшую духовную пользу, научаясь примѣромъ его высокой жизни и медоточивыми наставленіями, подвигамъ монашескимъ и внутреннему дѣланію умной молитвы. По возвращенію въ Россію, они передавали пріобрѣтенное ими тамъ духовное сокровище и другимъ ищущимъ спасенія, некоторые начальствуя надъ обителями, а другие находясь въ числѣ братства» (Житие молдавскаго старца Паисія Велич. Москва 1847 г. Предисловіе стр. 1).