Когда отзвонили ко всенощной, я съ женой отправился въ скитъ. Дверь въ доме старца была заперта. Я постучалъ, и открылъ ее мне самъ о. Нектарш.
Потомъ онъ впустилъ жену и посадилъ насъ опять вместе въ исповедальной комнате. — Пришли ко мне молодые и я какъ хозяинъ долженъ васъ встретить по вашему обычаю. Посидите здесь немножко. — Сказавъ это, старецъ удалился. Черезъ некоторое время онъ несетъ на подносе два бокала съ темною жидкостью. Поднесъ, остановился и, поклонившись намъ, сказалъ: Поздравляю васъ съ бракосочеташемъ, предлагаю вамъ выпить во здравiе. Мы съ недоумешемъ смотрели на старца. Потомъ взяли бокалы, чокнулись и стали пить. Но пригубивъ я тотчасъ же остановился и моя жена такъ же. Оказалось, что въ бокалахъ была страшная горечь. Я говорю батюшке «горько», и моя жена также отвернулась. И вдругъ это самое, мною произнесенное слово горько, меня ошеломило и я представилъ, какъ на свадебныхъ обедахъ кричать «горько» и я разсмеялся. И батюшка прочиталъ мои мысли и смеется. Но, говорить, хотя и горько, а вы должны выпить. Все, что я делаю, вы замечайте, оно имеетъ скрытый смыслъ, который вы должны постигнуть, а теперь пейте. И мы съ гримасами, подталкивая другъ друга, выпили эту жидкость. А батюшка уже приносить раскрытую коробку сардинъ и велитъ всю ее опустошить. После горькаго мы вкусили сардины, и батюшка все унесъ. Приходить снова, садится противъ насъ и говорить: А я молшю поймалъ. Умудритесь–ка и вы ее поймать, хочешь покажу. Подходить къ шкафу, вынимаетъ электрическш фонарикъ, завернутый въ красную бумагу, и начинаетъ коротко зажигать, мелькая огнемъ. Вотъ это разве не молшя! и онъ, улыбаясь, положилъ фонарикъ въ шкафъ и вынулъ оттуда деревянный грибокъ, положилъ его на столъ, снялъ крышку, и высыпалъ оттуда золотыя пятирублевыя и говоритъ: Посмотри, какъ блестятъ! Я ихъ вычистилъ. Здесь ихъ 20 штукъ на 100 рублей. Ну, что? посмотрелъ, какъ золото блестить, ну, и довольно съ тебя.
Поглядёлъ и будетъ. Собралъ опять монеты и спряталъ. И еще батюшка кое–что говорилъ. Потомъ онъ опять вышелъ. Смотримъ, снова несетъ намъ два большихъ бокала, на этотъ разъ со светло–желтой жидкостью, и, съ той же церемошей и поклономъ, подносить намъ. Мы взяли бокалы, смотрели на нихъ и долго не решались пить. Старецъ улыбался, глядя на насъ. Мы попробовали. Къ нашей радости, это было питье прiятное, сладкое, ароматное, мы съ удовольствiемъ его выпили. Это питье было даже немного хмельное. На закуску онъ преподнесъ шоколаду миньонъ, очень жирнаго и очень много, и велелъ все съесть. Мы пришли прямо въ ужасъ. Но онъ самъ подселъ къ намъ и началъ есть. Я посмотрелъ на батюшку и думаю: какъ это онъ есть шоколадъ, а ведь по скитскому уставу молочное воспрещается. А онъ смотритъ на меня, есть и мне предлагаешь. Такъ я и остался въ недоумеши. Онъ велелъ намъ обязательно доесть этотъ шоколадъ, а самъ пошелъ ставить самоваръ… Въ И часовъ отецъ Нектарш проводилъ насъ до наружнаго крыльца и далъ намъ керосиновый фонарикь, чтобы мы не заблудились въ лесу, а шли бы по дорожке. При прощаши пригласилъ на следующей день въ 6 часовъ. Кругомъ, въ лесу стояла тишина, и охватывала жуть. Мы постарались скорее добраться до гостиницы. Богомольцы шли отъ всенощной, и мы вместе съ ними, незаметно, вошли въ гостиницу.