Потому что особых успехов и достижений в его жизни не было. Алкоголик-отец бросил семью. Мама много работала и мало интересовалась жизнью сына. Её сил хватало только на то, чтобы их маленькая семья выжила, не умерла с голоду.
Гена рано начал пить. А когда мама умерла и он остался совсем один, то стал горьким пьяницей.
Работал Гена дворником. На работе его ценили, потому что работал он хорошо, на совесть. По своей доброте и кротости никогда не отказывался от дополнительной работы, ни с кем не ругался.
– Ген, как же ты умудрялся работать, если сильно пил?
– Дак как? Я ж напивался к вечеру. А с утра-то похмелюсь, да и работаю весь день в приподнятом настроении. Чего люди попросят – я и сделаю. Просят – дак как откажешь-то? Идет народец по моей улочке – а у меня всё чисто!
Пути Господни неисповедимы. Как знать, что было бы с Геной дальше, не сведи его судьба с квартирными мошенниками. Сам Гена уверен, что «не было бы счастья, да несчастье помогло».
– Да это ж благодетели мои! Кабы не они, так я бы где был?! Знаешь? В земле бы давно лежал! А так я здесь, в Оптиной!
Мошенники позарились на квартиру Гены, а квартира ему по наследству двухкомнатная досталась в центре Москвы. Обмануть пьющего дворника было для бандитов делом нехитрым. Хорошо, что жив остался!
И вот пришлось Гене заключить под угрозами фиктивный брак. А когда фиктивная жена вошла в квартиру вместе со своим настоящим мужем, Гена мгновенно оказался в сумасшедшем доме.
– Это же просто фильм ужасов какой-то, Ген!
– Да не, в сумасшедшем доме ничего, нормально было. Меня лечащий врач любил, лекарствами особо не пичкал. А то бы я мог оттуда «овощем» выйти. Знаешь, это вообще-то страшное дело! Кладут нормального человека, а потом сделают пару уколов – и всё.
Был один, я с ним в шахматы играл. Умнейший мужик! Не угодил он сильно какому-то начальству. Я про это и дознаваться не стал. Меньше знаешь – крепче спишь.
Полечили его немножко – вроде и есть человек, и нет человека: пузыри пускает и под себя ходит. Стал как овощ – понимаешь?
А меня в церковь отпускали, стал я чего-то в церковь ходить. Постоишь там ― и на душе полегче. Двор я им в больнице убирал. Но чего-то тосковать начал. Родственников нет, никто обо мне не переживает, не заботится. Никому, думаю, ты, Ген, не нужен, ни одной живой душе. И квартиры у тебя нет теперь. Там теперь чужая женщина с мужем живут.
Сидят на твоей родной кухне, в окошко на твою любимую сирень смотрят. Матушкин портрет выкинули, конечно, на помойку. И твои модели самолётов, которые ты в детстве мастерил, тоже. А ты их берёг. Лётчиком когда-то мечтал стать. А какой ты лётчик?! Дворник ты, Гена, и пьяница!
И пёсика твоего Гриньку, наверное, усыпили. А пёсик у меня умнейший был, я тебе скажу! Я, бывало, сам не поем, а Гринька у меня всегда сыт и доволен. А зачем им мой пёсик? Он, как я, беспородный!
И улицу твою родную какой-то другой дворник обихаживает.
Начал я, стало быть, тосковать. Вот, думаю, жил ты, Гена, как дурак, и умрёшь ты в дурдоме.
А тут ещё и приболел я, воспаление лёгких началось. Температура сорок градусов. И вот вкололи мне какое-то лекарство новое, импортное. Я и потерял сознание. Потом рассказали, что была у меня остановка сердца. Смерть клиническая. И попал я в другой мир.
– А как там, Ген, в другом мире?
– Ну как? Это нельзя объяснить. Вот наш мир ― трёхмерный. А там – нет. Про тот мир рассказывать – это как слепому объяснять, какого цвета небо. Или дерево. Только когда назад возвращаешься – всё, что здесь, не так важно. Одна мысль: осталось ли время на покаяние?
Стал я поправляться – и снится мне сон. Иду это я по дорожке, вокруг здания деревянные, ангелочек с трубой на часовенке, впереди храм. И чувствую, что так мне хорошо во сне-то, что понимаю я: здесь моё место. Вдруг упал. Встаю, отряхиваюсь и в храм захожу. Тут и проснулся.
Стал на ноги вставать и в церковь отпросился. Прихожу, а там праздник. Иконы Божией Матери. Одигитрии. Теперь я знаю, что Одигитрия – Путеводительница.
Стою на службе. Вдруг подходит ко мне монахиня и говорит: «Что, сынок, плохо тебе? В Оптину поезжай! Туда твой путь!» Оглянулся ― нет её. Ну, думаю, вот, Гена, и галлюцинации начались. Недаром в дурдоме лежишь.
Но про Оптину запомнил. Хотя и не знал тогда, что это за Оптина такая.
Выписали меня из больницы. Врач мой, хороший мужик, тихонько мне говорит: домой не ходи. Если, конечно, не хочешь снова к нам попасть. Или куда подальше. На вечный покой, например.
Я и поехал в Оптину. Приезжаю, иду и вижу: вокруг здания деревянные, вот и часовенка, а на ней ангелочек с трубой. Впереди храм. Всё как во сне.