Касался этот гроб и плеча иеромонаха Трифона. После похорон о. Трифон вернулся в Троицкую Лавру.
Начался для него путь постоянного служения. В Сергиевом Посаде он был священником в пересыльной тюрьме, где не только ежедневно служил, но и беседовал с заключенными, которые потом вспоминали его с благодарностью. В 1895 году его назначили смотрителем в Духовное училище при Донском монастыре в Москве. За год до этого он побывал в Оптиной на похоронах схиархимандрита Исаакия. Во время этого приезда в Скиту познакомился с послушником Павлом Ивановичем Плиханковым, будущим старцем Варсонофием. Послушнику этому было уже 47 лет. Их свяжет крепкая духовная дружба. У них было много общего. Главное – глубокая любовь к монашескому образу жизни.
И как больно было таким молитвенникам, как о. Трифон и о. Варсонофий, видеть, что мир захлестывают волны безверия, тоски и ненависти. Оба они были дворяне, интеллигенты, люди, хорошо знающие мирскую культуру, ее гибельные пути. Недаром они оба много помогали талантливым, но заблудившимся в духовном отношении людям – артистам, художникам, писателям, ученым.
В 1899 году о. Трифон был назначен ректором Московской духовной семинарии, и 14 июня того же года по указу Святейшего Синода он, архимандрит уже, возведен был в сан епископа Дмитровского, второго викария Московского. Сверх того, он назначен был настоятелем московского Богоявленского монастыря, в котором и пребывал до самой революции. Здесь епископ Трифон завел такие истовые монашеские богослужения, что верующие стали приходить к воротам за час и более до их начала, чтобы занять место в храме. Их привлекало и замечательное пение монастырского хора, и проповедь владыки, который скоро прославился как «московский Златоуст». Епископ Трифон был пустынником, носящим пустыню в себе, в своем сердце, хотя наружно он всегда был на людях и среди многотрудной деятельности. Люди, однако, чувствовали в нем это его пустынничество и любили его за это. Оно проявлялось во всем, всё освещало и согревало.
Весной 1904 года началась Русско-японская война. В военные госпитали на Дальнем Востоке направлялись иеромонахи из монастырей. Из Оптиной Пустыни должны были выехать отцы Варсонофий и Адриан. 7 апреля приехал в обитель владыка Трифон, – он служил Литургию в Казанском соборе, потом посетил Скит и долго беседовал с о. Варсонофием. Он пригласил оптинских иеромонахов, отъезжающих на фронт, в Москве остановиться у него в Богоявленском монастыре. Они это и сделали. Им нужно было получить в Московской синодальной конторе документы, деньги, ящики с церковными принадлежностями. Владыка Трифон благословил о. Варсонофия на дальний путь иконой великомученика и целителя Пантелеймона. На обратном пути в 1905 году о. Варсонофий снова остановился в Богоявленском монастыре. Отсюда он выходил в Кремль, где в одном из храмов встретился с о. Иоанном Кронштадтским. В это время о. Варсонофия, старца благообразной наружности, осаждали верующие даже на улицах, прося благословения. Вскоре по возвращении в Оптину он был назначен скитоначальником и вместе с этим начал старчествовать.
В 1906 году, 19 сентября, прибыл в Оптину владыка Трифон. Впрочем, это был уже второй приезд владыки Трифона в Оптину в 1906 году с 27 января по 2 февраля он жил в Скиту в кологривовском корпусе, – отсюда ездил в Шамордино, вел себя просто и трапезовал вместе с братией. Обитель чествовала его как именинника 1 февраля. И вот он снова здесь. Поселился в Скиту, в том же корпусе, и жил довольно долго – с 19 сентября по 7 декабря. Он часто служил и в обители и в Скиту, произносил проповеди, которые всегда глубоко трогали иноков. Вместе с братией он трудился в скитском саду, сажая и поливая яблони. Он всерьез думал в скором времени попроситься на покой и жить в Скиту рядом с о. Варсонофием и братией. Этого, однако, не получилось. Начальство его не отпустило на покой.
Вот сидит он в келлии о. Варсонофия, на столе кипит самовар. В Скиту благорастворенный воздух, осенние цветы, изобилие плодов… Позднее владыка вспоминал об этом: «Сколько чудных вечеров провели мы в беседах! Какие ценные наставления ты мне делал, какие возвышенные речи вёл!»
В день отъезда владыки – 7 декабря 1906 года – скитский летописец записал: «За время пребывания в Скиту преосвященный, кроме присутствия при Божественных службах, неоднократно приходил на скитские правила в соборную келлию, где иногда читал положенные на правилах Евангелия, акафисты, каноны; нередко разделял трапезу с братиею; относился к скитянам с таким вниманием и отличался таким смирением, что вызывал сим удивление и возбуждал к себе глубокое уважение в братии».
В начале 1907 года двое юношей, Иван и Николай Беляевы, только что окончившие гимназию, пришли к решению оставить мир и поступить в монастырь. Выбор их пал на Оптину Пустынь. Благословение на монашество они получили от своего духовного отца священника Петра Сахарова, настоятеля церкви Иоанна Предтечи на Пятницкой. О. Петр привел их к владыке Трифону, своему товарищу по Духовной Академии. Владыке понравились благочестивые юноши. Он сказал:
– Я вас направлю в Оптину.
И отправил их под руководство о. Варсонофия в Оптинский Скит. Так начал свой иноческий путь иеромонах Никон (Беляев), ученик и последователь старца Варсонофия.
Весной 1912 года старец Варсонофий был переведен из Оптиной Пустыни в подмосковный Старо-Голутвин монастырь, находившийся в ведении епископа Дмитровского Трифона. 5 апреля владыка возвел его в Богоявленском монастыре в сан архимандрита и обещал всякую помощь в трудах по восстановлению той обители, где теперь о. Варсонофий вступил в должность настоятеля. Через год, проведенный старцем в подвижнической деятельности, он заболел и скончался. В Старо-Голутвине панихиду по нем служил сам владыка Трифон и сказал при этом столь прочувствованное и теплое слово, что все в храме плакали. «Господь прослезился над Лазарем, – говорил он, – хотя и знал, что воскресит его… И мы восклицаем: Отче, отче! зачем ты ушел от нас! на кого ты нас покинул? Что мы будем теперь делать? Как же ты оставил нас сиротами?» Владыка сделал земной поклон перед гробом старца и сказал: «Низкий тебе поклон, дорогой брат, батюшка, за твою любовь ко мне, за твои чудные беседы, за драгоценные наставления… А еще тебе земной поклон за твоих духовных детей… Батюшка жил скорбями своих детей и сгорел в скорбях».
Гроб старца Варсонофия был отправлен для погребения в Оптину Пустынь. Владыка Трифон впоследствии (он скончался 14 июня 1932 года) часто вспоминал и о. Варсонофия, и других оптинцев. Он читал лекции-беседы об Оптиной с показом видов ее и портретов через световой проектор. Делился со слушателями воспоминаниями о старцах Амвросии, Исаакии. Рассказывал о том, как создан был женский монастырь в Шамордине (и написал брошюру об этом). Дух Оптиной поддерживал его в годы гонений от безбожников. Он душою был истинннй пустынник. «Мы, братия, иноки, – говорил он, – знаем из нашего слабого, несовершенного опыта, как трудно телесному человеку оторваться от земли, мудрствовать не дольняя, а горняя».
ТАЙНА МОНАХА КЛИМЕНТА
Писатель и философ Константин Николаевич Леонтьев
в Оптиной Пустыни
На протяжении XIX века в Оптиной Пустыни побывало немало русских писателей, – одни были там проездом, проводили в ней кто часы, кто дни, а другие имели с великой и любимой русским народом обителью непрерываемую связь в течение всей своей жизни. Поэт Василий Андреевич Жуковский, уроженец села Мишенское, что близ Белева, где находились монастыри, духовно связанные с Оптиной, посетил обитель в 1837 году, во время путешествия по России с наследником-цесаревичем Александром Николаевичем (впоследствии Государем Императором Александром II). Жуковский отметил 13 июля в своем дневнике, что из монастырей «ни один не производит большей благоговейности», чем Оптина.
Это был год смерти Пушкина. Жуковский зимой хоронил великого поэта, пережив дни весьма тяжкие для родных и друзей Пушкина, ведь Василий Андреевич был учителем его и в жизни, и в поэзии, верным другом и защитником. Заезд в Оптину хотя и кратковременный, совершил едва ли не переворот в душе поэта, который хотя и был православным христианином, но имел веру нецерковную, романтически-прекраснодушную. Пушкин, ученик его, в последние два-три года показал ему благой пример – начал церковную христианскую жизнь. Это отразилось и в его стихах. И тогда Жуковский с каким-то теплым и смиренным чувством понял, что из учителя становится учеником… Все это он вспомнил в Оптиной, где на богослужении помянул раба Божьего убиенного Александра… Когда коляска его съехала с парома на берег Жиздры и покатила к Козельску он крепко, весьма крепко задумался.