4 июня 1927 года иеромонах Никон и иеродиакон Кирилл были арестованы. Из рассказов матушки Серафимы (Бобковой), которая вместе с сестрой Анастасией тогда работала в Оптинской больнице, после закрытия монастыря – уездной, – нам известны подробности этого события. 3 июня о. Никон был в Оптиной, в келлии при больнице, где писал письма. Уходя, он сказал м. Анастасии: «Завтра приходи пораньше, о. Кирилл хочет проверить, как ты читаешь утренние молитвы». – «Как пораньше? Я могу в пять». – «В пять рано. Приходи в семь». И велел ей принести написанные им письма. Утром она немного проспала, взяла письма и побежала бегом в Козельск. В это время в больницу пришел о. Иаков и спросил Ирину (так звали тогда м. Серафиму): «Где Настя?» – «Побежала». – «Останови. У нас обыск, арестовано пять человек». – Ирина бросилась вслед, но было поздно… Там, где жили отцы Никон и Кирилл, шел обыск. Калитка была открыта. Чекист Блинков, следивший за оптинскими монахами, увидел Анастасию: «Сама прибежала, птичка. Садись». Она была у них на учете. Делали обыск у о. Никона и о. Кирилла. Арестованные отцы сидели у стола, потупившись. Письма были у Анастасии под мышкой. Она хотела убежать и выбросить письма – кинулась через кухню в коридор и к калитке. Блинков выстрелил вверх, схватил ее за руку, привел в дом.
Затем отцов Никона и Кирилла, а также и Анастасию, повели в ЧК под конвоем. За ними везли на телеге духовные книги, взятые у отцов, – «вещественные доказательства» их «вины»… Из Козельска их отвезли в Калужскую тюрьму. Там о. Кирилл, уже болевший – примерно с 1921 года – туберкулезом, был направлен в канцелярию при тюремной больнице. О. Никон и м. Анастасия водворены были в одиночные камеры. 27 января 1928 года о. Никон с многочисленным этапом отправлен был в северную ссылку, а о. Кирилл – в Кзыл-Орду в Туркестан. Матушка Анастасия по ее просьбе была отпущена с ним, стала его келейницей, так как он нуждался в помощи. В августе того же 1928 года им разрешено было вернуться, – они поселились в Белёве, где в это время жил архимандрит Исаакий, бывший настоятель Оптиной Пустыни. Вскоре о. Кирилла заставили переменить место жительства, – он перебрался в город Козлов, где тогда находились оптинцы. Это о. Севастиан, бывший келейник старца Нектария, а в будущем – благодатный старец, прошедший лагеря и ссылку, – преподобный Севастиан Карагандинский. Жил там и бывший келейник архимандрита Исаакия иеромонах Дионисий, здешний уроженец. Вернувшись сюда, он стал настоятелем одного из деревенских приходов, поселился у вдовой сестры. Здесь он дал приют и о. Кириллу с м. Анастасией.
Летом 1931 года о. Кирилл узнал о кончине о. Никона, умершего от туберкулеза в ссылке, в деревне под Пинегой. «Не думал я, что не увижу уже о. Никона, – писал о. Кирилл. – Последний раз мы с ним виделись 30–31 декабря 1927 года в Калужской тюрьме; 6 января я вышел из тюремной больницы и уехал на свой счет в Туркестан, а о. Никон 27 января 1928 года – с этапом в известное вам место. Я болею туберкулезом легких лет 10 и думал, что умру прежде о. Никона, но Господь судил иное – о. Никон ушел в вечность, а я еще дышу и двигаюсь, хотя и с трудом – слабость и одышка ужасные. Об о. Никоне я особенно жалею. Мне хотелось его видеть и о многом говорить, но теперь всё кончено. Сошлись мы с ним в 1907 году в Скиту Оптиной Пустыни, где мы жили в числе братии, оба учились иноческой жизни у старца Божия о. Варсонофия, оба помогали старцу в его обширной переписке с духовными детьми, а затем, когда о. Никон был монастырским письмоводителем, я вместе с другими сотрудничал ему. После ликвидации монастыря жили в городе на одной квартире, и, в конце концов, вместе были взяты весной 1927 года и отведены туда, куда не хотели. Искренно уважал я о. Никона за его простоту и любовь к иноческой внутренней жизни, за его любовь к ближним. Хорошо было с ним и всегда можно было отдохнуть и согреться около него душой. Вечная ему память. Трогательно всё это – как жизнь и кончина о. Никона, так и память о нем среди знавших его. Царство ему Небесное. А остальным добрым инокам и верующим душам из мирян да поможет Господь в подвиге христианской жизни».
За несколько дней до кончины о. Никона иеромонах Парфений, тоже оптинский, бывший в ссылке в тех же местах, видел сон: о. Никон вдвоем с о. Кириллом, с чемоданами в руках, куда-то шли. Отец Парфений спросил: «А меня-то возьмете с собой?» Отец Никон ответил ему «Ты как хочешь, а Кирилла я не оставлю…» – и оба пошли дальше.
Когда пришел час о. Кирилла, когда он изнемог и уже не вставал с одра болезни, возле него были отцы Севастиан и Дионисий. Матушка Анастасия тоже была при нем, делая всё необходимое. «Отец Кирилл, – сказал о. Севастиан, – ты умираешь; помолись за меня и за сестру Анастасию». О. Кирилл в знак согласия опустил голову. Несколько мгновений спустя он тихо произнес: «Слава Тебе, Господи!» и предал свою чистую душу Богу своему. Это было 19 июля 1932 года (по ст. стилю). Отпевали и хоронили его отцы Севастиан и Дионисий. Около сорока четырех лет прожил этот оптинский монах, исповедник веры Христовой. Так умирали оптинцы, лишенные своей обители, – в ссылке, под пулями. И лишь редким из них дал Господь пережить годы гонений и послужить где-нибудь на приходе, в храме Божьем. Так друг о. Кирилла о. Рафаил (Шейченко) после ссылки служил в храме в Козельске. Он умер 19 июня 1957 года. Его келейница, бывшая шамординская монахиня м. Татьяна, видела сон, будто о. Рафаил стоит у подножия лестницы, по которой к нему спускаются с неба о. Никон (Беляев) и о. Кирилл (Зленко) в белых одеждах. Взяли они под руки о. Рафаила и начали возводить на небо. Да, они там, во дворах небесных у Господа, молитвенники наши, оптинские братья, много пострадавшие здесь, на земле, – среди них иеродиакон Кирилл (Зленко), прославивший Господа своей монашеской жизнью и мучительной смертью: «Слава Тебе, Господи!»
СХИИГУМЕН ПАВЕЛ (ДРАЧЁВ)
Схиигумен Павел, без сомнения, выдающаяся личность, – это один из оптинских монахов-подвижников, с юности призванный Господом к духовной жизни во Христе, девственник, наследник оптинского старчества, исповедник, пострадавший за веру Христову. Несмотря на неимоверные трудности, доставшиеся ему, как и многим монахам после революции, он прожил долгую жизнь – девяносто два года. Только шести лет не дожил он до возобновления разрушенной богоборцами Оптиной Пустыни. Новая Оптина его не забыла. В 2002 году оптинские иеромонахи приготовили новый крест на могилу о. Павла, отвезли его в тульское село Черкассы, где он похоронен возле храма, и поставили его. Сведений о его жизни пока собрано не так много, – этот сбор еще впереди. А пока я изложу здесь то, что известно и не подлежит сомнению.
Павел Иустинович Драчёв родился в 1888 году в селе Казанка близ города Елец Орловской губернии в крестьянской семье. Отца звали Иустин, мать – Феодосия. Детей у них было четверо: сыновья Роман, Алексей, Павел и дочь Иустина (впоследствии шамординская монахиня Валентина). Родители были людьми благочестивыми, в особенности мать. Ей очень желалось, чтобы кто-нибудь из ее детей посвятил себя Богу постригся в монашество. Павел, бывши младшим из братьев, с раннего детства прилепился душою к Богу, полюбил домашние и церковные молитвы. Был он тихим и незлобивым. Братьям уступал во всем, избегая споров.
Время шло быстро. И вот, в 1905 году, когда ему исполнилось семнадцать лет, родительница его Феодосия решила испытать его судьбу и повела к некоему старцу куда-то за семьдесят верст от родного села. Старец тот благословил юношу на монашество, но сказал, что это он исполнит после призыва на военную службу и чтобы он потом шел в Тихонову пустынь.
В 1908 году подошло время призыва, но Павла вернули с призывного пункта домой, на службу почему-то не взяли. Вероятно, в отношении здоровья у него не всё было в порядке. Отец его, Иустин, сказал, что раз он от службы в войсках освобожден, то должен теперь посвятить себя трудам при домашнем хозяйстве. Мать ничего не сказала, но она была другого мнения. Она тайно собрала сына в путь, благословила его и велела идти, как и сказано было старцем, в Тихонову пустынь. Он вышел из дома в один из дней Пасхальной седмицы того же 1908 года.
Шел он в Тихонову, а Господь привел его в Оптину Пустынь. Увидев эту обитель, а в особенности Скит, он почувствовал, что отсюда нет ему хода никуда, ни в какое другое место. Старец Иосиф был тогда болен и не принимал. Должность скитоначальника исполнял старец Варсонофий. Павел пришел к нему и попросил благословения остаться здесь послушником. Старец Варсонофий, конечно, сразу увидел, что перед ним будущий монах, монах по Божьему призванию, но все же устроил ему довольно суровое испытание. Он сказал ему, что не может его принять, что, вероятно, он нехорошей жизни, и велел ему немедленно покинуть Скит. Павел, огорченный до глубины души, вышел за ворота, сел там на лавочку и заплакал. Так прошло довольно много времени. Старец послал келейника своего посмотреть, что делает изгнанный юноша. «Плачет!» – доложил тот. Тогда старец Варсонофий призвал Павла к себе, утешил его и долго с ним беседовал, открывая в его жизни то, что он и сам забыл. Так Павел стал послушником в Иоанно-Предтеченском Скиту Оптиной Пустыни.