По указу Калужской духовной консистории, последовавшему 29 марта 1848 года в ответ на это прошение, приглашены были в скит козельский уездный врач Г. Субботин с присутствующим в Козельском духовном правлении Вознесенским протоиереем отцом Андреем Виноградовым. По освидетельствовании больного врач так определил его болезнь: «Отец иеромонах Амвросий имеет болезненный желтый цвет лица, с болезненно блестящими глазами, всеобщую худобу тела; при высоком своем росте и узкой грудной клетке — сильный, больше сухой кашель, с болью при нем в груди, боль в подреберных сторонах, преимущественно в правой; нытье под ложкой и давящую боль в стороне желудка; совершенное расстройство пищеварения, упорные постоянные запоры и частую рвоту не только слизями и желчью, но и принятою пищею; бессонницу и, наконец, повременный озноб, к вечеру сменяющийся легким жаром. Припадки эти означают медленную, изнурительную лихорадку, происшедшую вследствие затвердения брюшных внутренностей, преимущественно же желудка». Вследствие, по этому случаю монастырского рапорта, определено было епархиальным начальством иеромонаха Амвросия, как не способного ни к каким монастырским послушаниям, исключить из штата братии Оптиной пустыни и оставить его на пропитании и призрении оной пустыни65.
Таким-то страдальческим путем Премилосердый и Всепремудрый Отец Небесный вел Своего избранника к назначенной ему высокой цели!
VI. ЖИТЕЛЬСТВО ИЕРОМОНАХА АМВРОСИЯ В СКИТУ ДО КОНЧИНЫ БЛАЖЕННОЙ ПАМЯТИ СТАРЦА МАКАРИЯ
Во время благоприятное Я услышал тебя.
«Тогда Господь начинает являть Свою силу, — говаривал старец Амвросий, — когда увидит, что все человеческие средства к поданию помощи нуждающемуся в ней человеку истощены». Без сомнения, так говорил он по собственному опыту. В самом деле, кто бы мог подумать, что, испытывая такую тяжкую, не излечимую человеческими средствами и искусством болезнь, терпеливый страдалец останется жив? Наоборот, положительно можно было утверждать, что последний час жизни его уже пробил. Но дивны дела Господни! Невозможное от человек соделалось возможным у Бога. К великому удивлению всех, знавших приговоренного уже к смерти иеромонаха Амвросия, здоровье его стало понемногу поправляться.
В летнюю пору, как можно, по всей вероятности, полагать, 1848 года66, выздоравливающий начал выходить на воздух. «Помню, — сказывал сам старец, — в летний ясный, тихий день вышел я в первый раз из кельи и побрел, опираясь на палку, едва передвигая ноги, по дорожке за сажелкой. (Это самая уединенная дорожка внутри скита, вдоль восточной стены.) Первый навстречу мне попался игумен Варлаам67. “Ну что, — спрашивает, — поправляешься?” “Да вот, — отвечаю, — слава милосердному Господу — оставил на покаяние”. Отец игумен остановился и, глядя на меня, начал говорить смиряющим тоном: “А что ж, ты думаешь — лучше, что ли, будешь? Нет, не будешь лучше: хуже, хуже будешь”». — Так оптинские подвижники имели обыкновение при случае смирять друг друга. И сам старец Амвросий впоследствии, вспоминая о сем, приговаривал: «Вот теперь и сам вижу, что стал хуже».
Осенью 1849 года, через десять лет по прибытии отца Амвросия в Оптину пустынь, приехал наконец и вышеупомянутый товарищ его, Павел Степанович Покровский. Его, как в свое время и отца Амвросия, привел в монастырь данный им в болезни Богу обет. Давно троекуровский старец отец Иларион указывал Покровскому путь жизни в обители иноков, и, кажется, не раз это было, но он все колебался, потому что очень привязан был к светской жизни. Как долго продолжалось бы это колебание мысли Покровского, неизвестно. Вероятнее всего, он стал бы отлагать поступление в монастырь до неопределенного времени. Но вот настал страшный 1848 год. Пришло лето, и в Липецк пожаловала непрошеная гостья — холера. Десятки гробов ежедневно сносились горожанами на кладбища. Заболел холерой и Павел Степанович, и так сильно заболел, что призванный на помощь городовой врач нашел болезнь его в последней степени развития и тут же, при одре умирающего, в присутствии его товарищей, прочих наставников духовного училища, произнес свой решительный приговор: «Готовьте к завтрему гроб». С этими словами врач удалился, не предписав никакого лекарства, не подав даже никакого совета к облегчению отчаянного положения уже совсем умирающего. «Отчетливо слышал я этот страшный приговор врача и хорошо понимал, — рассказывал впоследствии сам Покровский. — Вижу, что надежды на выздоровление ждать мне уже неоткуда, а умирать ох как не хотелось. Думаю, что делать? С горячей молитвой обратился я к Единому Всесильному Врачу и мысленно дал такой обет: Господи! Если Ты избавишь меня теперь от смерти, то немедленно по выздоровлении уйду в монастырь». Молитва страдальца была услышана; он пережил ужасную ночь. Утром пришел вчерашний врач уже не как к больному, а чтобы только взглянуть на умершего. При входе в комнату он вопросительно обратился к товарищам Павла Степановича: «Ну что, покойник?» Нет, жив — отвечают ему. «Быть не может, покажите мне его». Посмотрев на приговоренного им к смерти больного, он только пожал плечами и сказал: «Ну, это чудо». Затем вскоре и удалился. Между тем Покровский, Бог дал, выздоровел и чрез год с небольшим явился в знакомый уже ему Оптинский скит. В продолжение целого десятилетия отец Амвросий не прерывал с ним переписки, склоняя его к монашеству. И раз как-то попросил у него чаю, не потому, впрочем, что нуждался в нем, а только для поддержания братского общения. Покровский резко ответил: «Ты ведь монах: какой же тебе чай?»68 Теперь, приехав в холодную погоду, он сильно перезяб и отправился прямо в скит к отцу Амвросию. Прежние друзья очень обрадовались друг другу. Приезжий попросил хозяина напоить его чаем. «Ведь монахи не должны пить чай», — кротко и с любовью заметил ему отец Амвросий и угостил его как друга. Новоприбывший Покровский сначала поступил послушником в монастырь, но через год, вероятно по собственному его желанию, переведен был в скит и помещен в одном корпусе с отцом Амвросием, только в другой половине.
66
В этом году поступил в монастырь иеромонах Геронтий, которому старец Макарий уже благословил относиться к иеромонаху Амвросию как к старцу. А это, конечно, не могло быть до его выздоровления.
67
Вышеупомянутый валаамский игумен. Вид лица, тон речи и вообще обращение с людьми имел по виду суровые; скончался в декабре 1849 года.
68
Узкий взгляд большей части мирян на жизнь иноков. Думают, что вся святость монаха должна ограничиваться одними внешними подвигами, чтоб по нескольку дней ничего не есть, не пить и прочее.