Ругнувшись – на сей раз отнюдь не музыкально, – Ева припустила к кабинету ещё скорее, чем до того, что прежде казалось ей невозможным. Благо лестница за речь Мэта успела закончиться: остался лишь забег по длинному коридору. Стрельчатые арки, проносившиеся над головой, почти сливались в одну. Какого чёрта эти замки строят такими огромными? Только бы не опоздать, только бы не опоздать, только бы…
– Герберт! – рывком опустив ручку, Ева толкнула дверь и ввалилась внутрь.
Он сидел за тем же столом, за которым когда-то Ева лечила его изрезанные ладони. Откинулся на спинку, прикрыв глаза. Руки на подлокотниках, брошенное перо валяется на раскрытой странице книги для записей, рядом – крохотная деревянная шкатулка, похожая на табакерку.
– Герберт?..
Ева подошла ближе. Хотела подбежать, но страх и зловещая безмятежность представшей перед ней картины замедляли шаги.
– Герберт…
Табакерка скрывала под откинутой крышкой чёрный порошок, чуть отливавший серебром. Открытую страницу всю исчеркали торопливыми, неряшливыми, обрамлёнными кляксами записями. Формулу, начертанную последней, перечеркнули столько раз, что бумага прорвалась насквозь. Несколько вырванных, скомканных листов валялись на полу сбоку от стола – рядом с кучками пепла, оставшимися от тех, что не только вырвали, но и спалили, расцветив подпалинами тёмный дощатый пол.
Переступив через пепел и бумажные комья, оттягивая момент истины, Ева наконец склонилась над его креслом.
Герберт казался спящим. Лишь кожа, бледная до какой-то снежной белизны, да синие губы указывали, что это не просто сон. И дыхание: редкое, неритмичное, едва заметное.
Её сердце не ёкнуло. Руки не похолодели. Лишь глубоко, очень глубоко внутри что-то завопило от ужаса.
– Нет, нет, нет! – Ева яростно тряхнула его за плечи. Не дождавшись реакции, отчаянно, наотмашь хлестнула по щеке, про себя прося прощения. – Не смей, слышишь?! Проснись!
Спустя ещё три пощёчины он всё же приоткрыл непонимающие, рассеянные, сонные глаза.
– Ева?
Слово прозвучало так неразборчиво, будто к языку его подвесили валун. Отсутствующий взгляд с трудом фокусировался на её лице.
– Я здесь, – она лихорадочно вглядывалась в тусклые, словно выцветшие глаза, – я здесь, будь со мной, слышишь? Эльен! – бешеный крик зазвенел под бесстрастно-белым потолком. – Герберт, позови Эльена, слышишь?!
Ева не знала, послушался он или нет. Знала лишь, что по-хорошему ей стоило подумать обо всех возможных последствиях прежде, чем бежать, и позвать призрака с собой. Но тогда ей было немного не до того.
Увидела, как он плавно, будто в замедленной съёмке, тянет руку к её лицу – и, так и не донеся, бессильно роняет обратно на кожаный подлокотник.
– Я… я не могу, – полуразборчиво, бессвязно прошептал Герберт, – не могу найти. Ты… страдаешь. Я страдаю. А если найду, ты уйдёшь. Уйдёшь.
– Что найти?
– Оживить. Тебя. Айрес… не знает…
Пауза, разделявшая слова, сорвалась в молчание. Блеклые ресницы сомкнулись, вновь отдавая своего владельца во власть сна, в любую секунду готового обернуться вечным.
– Дыши! – Ева бесцеремонно отвесила ему новую пощёчину, выдернувшую некроманта из черноты близящегося забвения. – Дыши! Смотри на меня, на меня, понял? Не смей умирать! Тем, что умрёшь, ты меня не спасёшь!
Он смотрел. Покорный и тихий, как провинившийся ребёнок, бледный и хрупкий, как фигурка изо льда или сахара, красивый и печальный, как ангелы с фресок Мелоццо да Форли. Неожиданно уязвимый, неожиданно беззащитный: настолько, что это казалось бы трогательным, не будь ситуация до безнадёги страшна.
Он, ещё месяц назад казавшийся ей напыщенным и самоуверенным, он, которого она – дура, не смотревшая на него так, как смотрит сейчас, – не так давно презрительно называла женоподобным…
– Тебе… очень плохо? – спросил Герберт хриплым шёпотом.
Значит, так всё случилось с Лёшкой? Только рядом не было никого, кто напоминал бы её брату дышать, кто вырвал бы его из удушающей хватки смертельного сна? Или был, но не удосужился помочь или просто не знал как – в отличие от Евы, зачем-то неоднократно постфактум искавшей инструкцию в интернете? Ох, что же делать… Заставлять дышать, вызвать «Cкорую», не давать уснуть до приезда медиков – это твердили все инструкции по помощи при передозировке; но здесь-то звонить некому, и наркотик иномирный, с незнакомым ей действием, и «Скорой» она никогда не дождётся…