3
Я толкнул дверь подвальчика. На моем диване Ронни сладострастно обцеловывал своего юного дружка — длинноволосого тинэйджера с маленькими уютными глазами. Этому Саду было то ли пятнадцать, то ли семнадцать — меня это совершенно не интересовало — они с Ронни познакомились в каком-то грязном трамвае с побитыми стеклами. Раньше меня тошнило от подобных сцен, но продолжавшаяся больше года гомосексуальная эпопея не только сделала меня апатичным, но и даже пробудила чисто метафизический интерес к этому страстному общению, которое Алекс называл мужеложью. Диалектика Алекса, его монотеизм и виртуозный снобизм всегда приводили Ронни в ярость, и он упорно отвечал на все Алексовы тирады тем, что, демонстративно расстегнув ширинку, изрекал, что, когда Алексу потребуется его любовь, тому придется долго ползать на коленях, просить его снизойти с Олимпа и открыть ему настоящее счастье. В этом он был неисправим, мой братишка. Сад поначалу побаивался меня, но сейчас даже не шелохнулся. Они и вправду были очень счастливы, черт возьми. Это меня почему-то разозлило, и я, схватив Шпенглера, по плечи ввинтил себя в кресло. И почему я не остался с Гердой? Они кончат по крайней мере через полчаса, к этому времени вся европейская культура успеет провалиться ко всем чертям — ты все-таки пессимист, старина Освальд. Терпение еще никому не вредило, если только его не искушать в пивных барах. «Ставшее и становящееся». Из-за таких диванных прелюбодеев пала Римская империя. Да, я начинаю верить в это. Когда-нибудь я останусь наедине с Садом, и — или окунусь в этот разврат, или набью ему морду. Я уже, по-моему, схожу с ума. Хоть бы дышали ритмичнее. Все это называется жизнь — помешательство Корнеля, цинизм Алекса, развратность всех женщин, мазохизм Сада, лжесуществование Ронни, завтрашние похороны, званые обеды, слюнявые минеты, накрахмаленные воротнички, заблеванные лучшими сортами бургундского. Все это — жизнь. Какого черта я-то здесь делаю?
Стук в дверь. Диван замирает и униженно умоляет. Я отрешенно говорю (если это конечно я): «Войдите!» В комнате возникает черный костюм Шэна и его же кругленькие очки. «Они не мешают тебе читать?» — он щелкает зажигалкой и обволакивает себя ароматной пеленой. «Профессор приказал долго жить. Приказ придется исполнять. Я зайду за тобой в одиннадцать. Эти ублюдки пусть оденутся поприличнее, по крайней мере не так, как сейчас». Лозунг вычеканен в моем изголовье, надежно приколочен и прекрасно виден совокупляющимся малолеткам. Сад тоже знал профессора? Костюм исчезает, увлекая за собой очки. Ты единственный сдал ему с первого раза, Шэн. Глаза начинают закрываться, и приятно-привычная теплота подступает к голове…
…во рту обнаружены кусочки стекла, составляющие часть стенок и дна тонкостенной ампулы. Мышцы шея обуглены, ребра справа отсутствуют, выгорели. Правая боковая часть грудной клетки и живота выгорела, через образовавшееся отверстие видно правое легкое, печень и кишечник. Половой член обуглен, в обожженной, но сохранившейся мошонке обнаружено только правое яичко. По ходу пахового канала левое яичко не обнаружено…
Я открываю глаза. Сад с Ронни читают вслух какую-то потрепанную книжонку. «Вы что, рехнулись?» — я скриплю зубами и сталкиваю Шпенглера на пол, — «или перетрахались?» Ронни цинично смотрит на меня. «Акт судебно-медицинского обследования обгоревшего трупа мужчины (предположительно Гитлера),» — его мимика безукоризненна. «Идиот!» — я опять проваливаюсь в мягкую пустоту, минутой раньше наполненную поцелуями, роскошными ресторанами, студенческими разглагольствованиями, на которые теперь наползает обгоревший, усатый, однояйцевый Гитлер, — он отгрызает у меня нос, и только метко брошенные очки Шэна заставляют остановиться эти переломанные челюсти. Шэн — капитан баскетбольной команды, и это он первый затащил Инес к себе в постель. Укротитель девственниц и производитель шлюх. Ронни умудрился подсыпать ему в кофе слабительного и заколотить дверь туалета. Конвульсии и ужимки Шэна — это был коронный номер Ронни, когда тот репетировал Лира. Искусство требует жертв. Жертвы требуют искусства. Хлеба и зрелищ. А я здесь даже не статист…