Что-то не то. Она не бросается ему в объятия, а он не торопится отводить взгляд от её глаз. А напрасно. Но вот веко омывает глаз слезой, и теперь он видит всё. Зрительный нерв, обличителен как заправский прокурор, неумолимо доносит до сознания сенешаля бытие поражённой проказой груди возлюбленной, обильные метастазы, вгрызающиеся и необратимо уродующие плоть.
Реальность разоблачена, но требуется ли её разглашение?
б) Явление Христа народу
и досадная оговорка.
Бывает ли у отчаяния глубина? Очевидно, да, когда это происходит с кем-то там-то и там-то. Тогда её можно точно измерить объёмом пролитых слёз и впрыснутых в кровь гормонов. Можно даже посочувствовать, возомнив себя альтруистическим божеством, единственная забота которого - отдавать и как можно больше. А можно и обойтись анализом продаж носовых платков в разрезе по группам потребителей. Бесспорно одно - Бог есть Любовь, мы же этой любовью пользуемся. В таком случае - не есть ли наше неприятие этой любви, отталкивание её - такой же акт божественного светоиспускания, как и в примордиальном Творении? Или же, скажем, её выборочное приятие? Ведь если не воспринимаем мы, то значит дарим кому-то другому, это ли не есть хорошо? А вот и не есть, уважаемые собратья-товарищи. Раз дают - бери, а не то...
* * *
"Берейшит бара Элохим22:
Вначале создал Бог... Ещё бы!
Аристократом слов лихим
Взойдя в Ирийские23 трущобы.
Берейшит бара Элохим:
Вначале создал Бог...Так надо
Абонемент на карантин
Свежеразгаданной монады.
Берейшит бара Элохим:
Вначале создал Бог... Отныне
Его кровавый балдахин
Истреплется в мечтах о Сыне.
Берейшит бара Элохим:
Вначале создал Бог... Тревогу
Вселил вселенский Подхалим
И сам уподобился Богу".
* * *
Впрочем, о чём это я? Ах, да. Есть только свет и ничего кроме света. Об этом самое время вспомнить бы нашему Раймундо. Он и вспоминает, благо Амвросия уже упорхнула, распространяя за собой споры проказы, вместо ожидаемого благоухания. Удельная величина потрясения вполне делает достижимым любой свет. А уж тем более для столь подверженной стрессам, утончённой натуры. Кто бы мог подумать, что подлюка-реальность сделает-таки первое сокращение, разжижаясь и становясь прозрачнее. Взгляд более не замечает преград, видно становится бесконечно всё. И даже наворачивающиеся слёзы бессильны создать эффект линзы. Нет стен, земли, неба, океана. Вернее, все они может быть и есть, но где-то не здесь; есть для себя, внутри себя и не более. Взгляд проникает решительно внутрь всего, и видимая неприкрытая суть вещей щеголяет собственной невинностью. Собственно, и глаза к этому не имеют ни малейшего отношения. Воспринимает свет, а, как мы уже успели заметить, кроме света нет ровным счётом ничего - нечто другое, внутреннее и бесценное и даже, в какой-то степени, бессмертное. Если, конечно же, у бессмертия есть степени...
О, если бы вы знали, как изматывает меня этот свет! Ладно бы ещё облачение в голограмму Спасителя - терновый венец мне к лицу - но свет! А без него - никуда, так что, уж взявшись за гуж... Итак, Я в облике Спасителя явлен повесе, для усиления эффекта во многократно усиленном сиянии несметных полчищ раскалённых ламп. Я хорошо постарался, зная горячность сенешаля. Здесь надо бить наверняка, тут не отделаешься ехидным нашёптыванием в ушную раковину, как это сходило мне с рук в случае с тишайшими и скромнейшими пустынниками. Что поделаешь - предстоит в значительной мере открыться, не пренебрегая, однако, и конспирацией.
Я руковожу голограммой, процесс несложен, мимика и вовсе сведена к нулю - Спасителю не пристало строить гримасы. Лик спокоен и проницателен вот уж где пригодились давеча упомянутые хороводы херувимов. Мы с Раймундо зачарованно глядимся друг в друга, Я и Он, Влюблённый и Возлюбленный... Что-то странное происходит и во мне самом, кажется, будто бы сам оригинал воздействует на мои рычаги управления, не позволяя сотворить подлость и совершенный обман. Отчего-то на гипотетических ладонях начинают сочиться стигматы, видимо, кому-то недосуг было позаботиться о бинтах.
Удивительное дело, но ему первому возвращается дар речи (Мой мальчик, как я не разочаровался в тебе!):
- Вы ли это, Спаситель?! - вопиет израненное сознание сенешаля.
- Я, - совершенно справедливо замечаю Я, - Я - тот, кто любит тебя.
- Вы ли - та самая Любовь, что умерла на кресте, как об этом записано в книгах?
- Я, о, Возлюбленный!
Эгоизм надломлен, отверстые глазницы лика начинают сочиться миррой. Я забываюсь, делаю второе сокращение и... проговариваюсь:
- Я - это ты, а я никого не люблю так, как себя. О, Возлюбленный! Ты лучше меня. Тебе предстоит изменить этот мир - ты должен научить людей любить. Ты должен дать им меня. А что же касается Любви... Любовь - это величайший абсурд этого мира, но я люблю тебя, о, Возлюбленный!
Вот так вот.
Я проговариваюсь.
Я проговариваюсь, а он - разглашает. Такова кривая ухмылка провидения.
Я спохватываюсь, но... поздно. Слова надёжно отпечатываются в цепком сознании будущего Разгласителя, повторения не требуется. Я стараюсь заговорить его, увести интерес в сторону... Тщетно. Кровавое обаяние образа умершего более тысячи витков назад жёстко довлеет над моим воображением, не оставляя шансов для собственного произвола и лукавства. Призванный искушать Богом, я сам становлюсь жертвой Его прелести, прельщаюсь как мелкий чертёнок, как полу_бес, как недо_ангел, как...
- Спаситель! - речёт отважное сердце сенешаля, - Я сокращаюсь! Я желаю быть как ты!
Мой мальчик! Что мне остаётся ответить ему? Путаясь, пытаюсь что-то возразить ему в том духе, что, представь, мол, какова нелепица - великое безликое и пустое ничто, вдруг, ни с того ни с сего вознамеривается ограничить свой свет, в некотором роде, потесниться, дабы со-тва-рить! В моих устах это звучит почти как "согрешить", что впрочем, не так уж и далеко отстоит от истины... Клепает некие замысловатые студенистые мешки с костями, которые якобы должны насладиться величием сотворенца, тем самым удовлетворив его тщеславие. Я должен убедиться в том, что Бог - это хорошо, что Он добро, но что в этом мире может вселить в меня эту уверенность? Да, Я есть, но хорошо ли это самое Я? Тепел ли свет, взаимна ли любовь?..
- Спаситель! - горячащийся юноша непоколебим, - Мне стыдно! Стыдно своей дерзости уподобиться тебе, своего желания занять твоё место и получать твоё удовольствие, отдавая себя!
Милый альтруистический агнец! Велико твоё заблуждение, ты ещё убедишься в этом, когда в конце своих дней толпа, озаряемая твоим светом, побьёт тебя же камнями - мы встретимся, малыш! Им нужно вовсе не это - света навалом, но они носят тюрбаны и всячески избегают его, их лица темны от солнца, а волосы черны. Им подавай роскошь, хлеб их уже не прельщает. Золотые пластины облепляют их потные тела, Алый Лев24 чихает от отвращения, приседая на задние лапы. Им вовсе не нужен свет, они тяготеют к другому - его иллюзорному средоточию в веществе, оставляя духовный аттракцион для забавы в момент пресыщения. И не приведи тебе Господь посягать на их никчёмное внимание до того, как последний из шудр25 не набьёт свою смрадную утробу.
- Спаситель! - вопиет Раймонд, - Прости за слабину, сомнение и стыд... Мне более нет дела до этого миньона материи, где мне случилось узреть тебя. Оно предательски изменчиво и богомерзко... В нём даже прекрасное норовит обернуться гнилью, а искры света безвозвратно теряются в плотной глине похотливого желания обладать чего бы то ни стоило... О, если б я мог сотворить живительный эликсир!..
Я более не могу сдерживаться, мироточение усиливается до невыносимых объёмов выделяемой смолы, лик вздрагивает, и новый протуберанец света падает в ладони сенешаля:
- Возлюбленный! Ты - сам эликсир и даже лучше всякого эликсира! Ты должен обмануть этот мир. Он замкнут, груб, тяжел и нелогичен. Нелогичен! Ты понимаешь? Бей врага его же оружием! Возлюби ближнего и врага своего, как самого себя. Помни, что есть абсурд. А разве мы имеем право любить себя? Это же эгоизм! Ты меня понимаешь?! Мир не-ло-ги-чен! Он призывает к эгоизму, а ты держись альтруизма - обмани его, поступи наперекор - назло ему! Тебе говорят: возьми, а ты отдай! Тебе говорят: взвали на себя ярмо и неси, а ты примени рычаг, тебе говорят: сложи, а ты умножь, тебе говорят: угадай, а ты вычисли, тебе говорят: верь, а ты знай! Усилие разума - оно не грубее подвига веры будет. Тебе говорят: запомни, а ты запиши. Создай текст. Ведомо ли тебе свободомыслие букв? Изобретай и рационализируй. Сопоставляй и угадывай тайну: