— Что скажете, воины Баала? — спросил он яростным шепотом, постепенно поднимая голос, наливающийся силой. — Сможем ли мы в последний раз дать волю Красной Жажде, дабы понестись в бой на крыльях гнева нашего владыки? Я вверяю вас всех, о могучие, защите Великого Ангела. За Императора, за Сангвиния! Мы не властны более отыскать красоту в жизни, так обретем же прекрасную смерть!
— Прекрасную смерть! За Императора! За Сангвиния! — отозвались обреченные ангелы. Их голоса сотрясли руины базилики Сангвинарум.
Данте удовлетворенно кивнул:
— Тогда мы выступаем. Все, кто принадлежит к Крови. Капеллан Ордамаил, призови Амарейскую Стражу. Откройте врата Башни Амарео. Пусть проклятые идут вместе с проклятыми.
Лишенная окон Башня Амарео выдержала вторжение невредимой. Даже когда тираниды бились об ее стены, боевые сервиторы, дредноуты, космодесантники и рабы крови Амарейской Стражи ни разу не покинули посты, следя за беснующимися внутри существами.
Врата из красного железа открывались редко, и никогда, чтобы выпустить кого-то наружу.
Теперь они дрогнули. Когорта Амарейской Стражи — пятьдесят воинов — отошла под прикрытие укреплений, охраняющих путь к Башне. С оглушительным треском ворота распахнулись. В тот же миг с колокола на вершине Башни сняли покров. Красный и черный шелк сбросили со ставен, никогда не распахивающихся прежде, и полотнища, вращаясь, опустились на землю.
Колокол зазвонил.
Первым вышел Хранитель Проклятых, герой Космодесанта, принесший обет оставаться в Башне до конца дней. Это время настало, и он выступил в бой с мечом, пылающим энергией, в блестящей черной броне. За ним раздалось лязганье цепей и скрежет заржавленных дверей, которые с натугой открывали машины, а затем — нечеловеческие крики и вой. Все слова, что выкрикивали эти почти животные голоса, были искажены до неузнаваемости, все, кроме одного.
— Кровь! Кровь! Кровь!
Проклятые обитатели Башни Амарео вырвались из тьмы. Они были чудовищами, чье стремительно мутирующее геносемя изменило их, уводя далеко от принадлежности к человечеству. Ростом они вдвое превышали обычного человека, и их тела бугрились мускулами. Зубы сменились пожелтевшими клыками. Кожа стала кроваво-красной и плотной, словно восковой, а глаза горели янтарным огнем. Порой они вставали на четыре конечности, опираясь на костяшки пальцев, точно обезьяны; их крики раздирали небо. Пять сотен бессмертных монстров, чьи мучения отравляли орден, как яд, наконец получили свободу убивать.
Они не стали бы слушать ничьих приказов. Хранитель Проклятых отступил в сторону, под защиту бронированного цилиндра, давая им дорогу. В ярости они пронеслись мимо, раздирая собственную плоть длинными черными когтями.
От ворот башни в Аркс Мурус расчистили дорогу вниз, ко дну цитадели, в Колодец Ангелов. Проклятые мчались, натыкаясь на заваленные двери и высокие баррикады. Их рык наполнял коридоры крепости, пока они не достигли внутренней стены и поля боя за Вратами Крови. Предвещая их приближение, врата были открыты, решетка поднята, силовое поле отключено. Мертвые тираниды посыпались вниз с груды трупов, возведенной перед вратами, присоединяясь к слою смрадной чужацкой плоти, наполняющей Колодец Ангелов.
Проклятые карабкались по телам, чуя впереди тех, кого можно убить.
Вслед за ними открылись внутренние врата, и космодесантники выбежали наружу. Ко времени, когда они выстроились для последнего прорыва несколько минут спустя, вопли сражающихся тиранидов уже разносились эхом по залам.
Данте поднял топор Морталис.
— Сыны Баала, вперед! — выкрикнул он.
— За Сангвиния! За Императора! За прекрасную смерть! — откликнулись они и вместе бросились через Кровавые Врата Цитадели Небес, в захваченный Колодец Ангелов.
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ВОСЬМАЯ
ПРИШЕСТВИЕ ТИРАНА
Кровавые Ангелы вихрем пронеслись через Колодец Ангелов, сметя оставшихся внутри тиранидов по дороге к Вратам Элохим. В тоннеле, проходящем под горой, они не встретили сопротивления. Им предшествовали пленники Башни Амарео, убивающие все на своем пути.
В конце тоннеля виднелся свет, яркий и алый, точно рана от пули.
Данте выкрикивал на бегу.
— Из его Крови мы рождены! Из его сути мы созданы! Из его страсти исходит наше искусство! Из его благородства является красота! Из его силы проистекает справедливость! Из его жажды рождается праведный гнев!
Впервые за двенадцать столетий Данте позволил себе потерять контроль, дал всепоглощающей ярости Сангвиния оттолкнуть его человечность. Его худший страх сбылся: это доставляло удовольствие.