Выбрать главу

Не развязался ли шнурок на башмаке? Она тайком взглядывает на ноги — нет, шнурки не развязались. Ф-фу, как глупо: нет ничего особенного во взглядах, устремленных на нее.

Она овладевает своим смущением, и когда в класс входит начальница гимназии, она гордо здоровается с ней и сухо разговаривает о делах.

Начальница — высокая, седая женщина, с изможденным желтым лицом. На левой руке обручальное кольцо — вдова. Говорит сквозь нос:

— Надо бы отремонтировать некоторые парты.

Рогнеда окидывает взором класс:

— Да… Ремонт необходим.

— Как бы это устроить? Разве воспользоваться несколькими праздниками подряд? — размышляет начальница.

«Старая дура!» — мысленно издевается над нею Рогнеда, и не знает, почему издевается.

— А мне думается, можно и в будни. Девицы пару дней могут посидеть и втроем, да, пожалуй, и вовсе не придется считаться с этим неудобством, так как в настоящее время многие хворают, есть свободные парты.

— Отлично! — щурит бесцветные глаза начальница и вполголоса замечает Рогнеде:

— А почему вы, Рогнеда Владиславовна, зовете воспитанниц девицами? Это несколько вульгарно и мне не совсем нравится.

«Наглая особа!» — раздраженно думает она про Рогнеду, с достоинством покидая класс и тоже не зная, почему она подумала так про Рогнеду.

— Рогнеда Владиславовна!

Рогнеда поворачивает голову в сторону назвавшей ее имя. Говорит Таня Дудова.

— Что, Таня?

— У меня есть к вам большое, большое дело. Вы мне можете уделить две минутки?

— Ах, Таня, ведь, скоро начнется урок.

Васильковые глаза девочки умоляют.

— Ну, говорите! — усмехается Рогнеда, выходя вместе с златокудрою девочкой в коридор.

— А вы никому не скажете, никому?

— Никому!

— Папа нанял его давать мне уроки живописи, и я у него уже два разика была. Он мне много, много рассказывал про испанских художников, про Гойю. Удивительный этот Гойя!.. Он меня, Рогнеда Владиславовна, поцеловал. Мы с ним в его кабинете, там на столе у него чугунное ядро, ужасно интересно. Я его брала, оно тяжелое…

Рогнеда с ужасом смотрит на девочку и крепко схватывает ее за руку.

— Вы, Таня, говорите, что ходите к Ковалеву?

— Да. А откуда вы узнали его фамилию?

— Вы мне сами сказали. Ну, и что же… вы долго… Вы у него сидели, то есть, нет, он… вам не предлагал писать с вас картину?

— Да. Он хочет с меня рисовать Русалку. Он хочет папе сделать сюрприз и просит меня никому не говорить об этой картине. Вы никому не проговоритесь, Рогнеда Владиславовна? Я на вас вполне надеюсь.

Рогнеда проводит ладонью по лбу и глухо говорит:

— Вы ему не верьте, не верьте, Таня, наверное, он хороший человек, очень хороший человек, Таня…

Ее голос прерывается.

— Только вы не позируйте ему, Таня, он, может быть, обманывает вас… Он будет показывать ваш портрет всем своим знакомым и будет над вами смеяться. Он очень нехороший человек, Таня!.. Он подлый, гнусный человек, отвратительный… Ну, идите в класс.

— А вы не скажете?

— Нет.

— Ничего?

— Нет, нет.

— Но вы ошибаетесь, Рогнеда Владиславовна, он не будет надо мною смеяться со своими знакомыми. Он страшно умный и все время ходит в суконной рембрандтовской рубахе.

— Уходите! — гневно топает ногой о пол Рогнеда. — Слышите, что я вам приказала?

Таня испуганно убегает.

Рогнеда некоторое время неподвижно стоит у окна и смотрит широко открытыми глазами на золотой крест собора, ярко блистающий над заснеженными крышами домов. На кресте сидят две вороны и каркают, вытягивая шеи.

Рогнеда, низко наклонив голову, медленно входит в класс.

— Девицы! Прошу не шуметь! — кричит она с кафедры. — Вы галдите, как уличные торговки. Mademoiselle Дудова, останьтесь после уроков на час.

— За что же, Рогнеда Владиславовна? — робко спрашивает ее златокудрая Таня.

— За то, что не умеете себя вести в классе. Ваше поведение безобразно: отрываете меня от занятий для выслушивания всякой чепухи, а с подругами изволите шалить, как маленькая девчонка. Стыдитесь!

Входит учитель. Рогнеда здоровается с ним надменным кивком головы и уходит на свой наблюдательный пост.

13

Сумерки.

Красные, желтые, голубые и синие дома, серые заборы и улицы, покрытые тающим снегом, — постепенно теряют свои краски, сохраняя лишь смутные очертания. Проходит по дворам, крадется в дома и встает там на страже тихий вечер.