Оба брата пожилые, не мужики, а хуторяне. Оба так и пышут, так и лезут, так и рвутся потрепать друг другу сивые бороды. Свидетели их удерживают.
Толстогрудая девка в серых валенках на босу ногу подает Оказии и бурлакам пиво. Оказия, скорчив морщинистую мордочку в хитрую улыбку, щиплет девку за пухлое колено.
— Ты, мароказница, за меня замуж пойдешь али не? У меня богачества вдосталь, хошь пруд пруди — крест на вороте, да деревня в городе. А деньжищ, деньжищ — ау, брат!.. С Соболева — триста рублей не заработано — не получено, с стеклянного барина — пятьсот рублей не заработано — не получено. А, девонька?
Она смеется:
— Да ты ведь женат, Диковинка?
— Оказия! Приму мухамметанство, ин все тут. Будут у меня, что у татарина, две жены.
В трактире старик и бурлаки просиживают до полудня, выпивают две корзины пива да чайник чаю. Гулять, так гулять! Закусывают вяленым мясом и яичками.
— Оказия! — сопит безбородый бурлак, тупо поводя бычьими глазами. — Говоришь, естя клад?
— Есть, родный, али вру? Ф-фу, ты, провались я скрозь землю.
Бурлак красен, как кумач.
— А я… я его, Диковинка, вырою.
— Вырой, родимый, вырой.
Бурлак мотает головой.
— Беспременно вырою. До-дом построю, что твой купец.
— Слушай его, дурака! — огрызнулся бородатый бурлак. — Он-те наплетет с три короба. Чай, и про коня-то белого все наврал. Все наврал.
Оказия удивляется:
— А ты, дитятко, откелева узнал? Нетто проговорился я?
— То-то, что проговорился, старый хрен.
Оказия сокрушается:
— Ахти!
Безбородый бурлак ругается:
— Мо-морду тебе, старый пес, потому людей не морочь. Омманул! — выкрикивает он. — Омманул леший!
Старик его утешает:
— Кровиночка ты моя единственная! А ты уж, поди, и лопату хотел куплять. Хэ-хэ! Купляй, родный, купляй: струмент завсегда надобен.
Безбородый бурлак, пошатываясь выходит из трактира, за ним бородатый и Оказия.
Солнце печет, — глядя на него, никак нельзя подумать, что ночью стоял холод.
— Братчики вы мои милые! — клянчит Оказия, стаскивая с бурлаками лодку. — Косточки-то у меня старенькие, пожалейте, пареньки, старичка. Уж тяните вы лодочку-то одни, а я в ней малость поотдохну. Уважьте старость, это и в писаниях указано.
Бурлаки привязывают к носу лодки веревку.
— А ну тебя, пустобрех. Заваливайся!
Старик прыгает в лодку и садится на скамью, вооружившись длинным шестом, чтобы отпихиваться от берега. Бурлаки берутся за веревку, тянут, согнувшись и пошатываясь, потому что оба пьяны. Солнце жжет их шеи, спины и затылки.
Оказия, взирая на согбенные спины, лукаво улыбается.
— Пьяный непьяного везет! Пьяный непьяного везет! — кричит он стоящему на берегу со стадом пастуху. Пастух тоже усмехается.
— Ты чего болтаешь? — подозрительно поворачивается бородатый бурлак.
— Я-то? А я говорю: пьяненькие пьяненького везут! Пьяненькие пьяненького везут! Хэ-хэ! Тяните, родимые, тяните!
Бурлаки, медленно ступая, как волы, тащат против течения лодку. Оказия нежится на солнцепеке.
Пастух садится на камень и дудит. Коровы, разбредясь по лугу, лениво жуют траву. Свирельная песнь бодрящею радостью разливается по реке.
— Тяните, тяните, родимые! — бормочет Оказия, щурясь от солнца и улыбаясь.
«Современник» № 4, 1915 г.
Встреча анархиста с Христом
Этот человек, наш товарищ, был повешен за то, что нарушил целый ряд написанных для бедных людей законов и за то, что убил кинжалом известного богача в его дворце.
Этот человек, наш товарищ, связанный и избитый, был приведён к эшафоту, где ждал его в чёрной маске палач, где стояли судьи в пышных мундирах, и где рота солдат, ощетинясь штыками, охраняли ПРАВОСУДИЕ, дабы никто не помешал казнить человека. Когда нашего товарища привели на чёрный помост эшафота, он открыл рот, желаю что-то сказать, но, по знаку командира, барабанщики ударили в барабаны и никто не услышал последних слов погибающего.
То было за тюремной стеной; алая полоска рассвета в высоких небесах была последним, слышите — последним! — видением для осуждённого на смерть.
Палач накинул на шею человека петлю, выбил из под его ног табурет — убиваемое тело вздрогнуло, изо рта высунулся язык — зубы вонзились в него — на грудь потекла струйка крови; глаза казнимого в диком отчаянии выступили из орбит, словно хотели выкатиться на землю — так человек был умерщвлён. Правосудием.