А он продолжал смеяться, и в его хохоте слышались какие-то грубые, почти циничный нотки.
Товарищи и кузина Соня спешили распрощаться и уходили. А он лениво протягивал им холодную руку и улыбался. Притворялась за ними дверь, и он шептал:
— Марионетки!.. Куклы развала!.. Ходячие трупы разброда!..
Травину казалось, что все они не догадываются сделать того, чем бы им следовало ознаменовать свою жизнь. Он считал их «ни живыми, ни мёртвыми» и всё собирался посоветовать им, чтобы все они покончили жизнь самоубийством.
Однажды он даже заговорил об этом с Загадой.
— Скажи, Загада, а у тебя нашлась бы сила воли покончить с собою?.. Теперь самоубийства так модны…
— Странный вопрос, — усмехнулся встрепенувшийся и точно ужаленный Загада. — Я никогда об этом не думал… — добавил он и потупил глаза.
— Чудак ты, — продолжал Травин. — Ведь, в наше время жизнь такая дешёвая штука. И так много непреодолимых обстоятельств, которые толкают человека на этот шаг… Ужели ты никогда не задумывался над этим?..
— Ей-Богу, друг мой, не думал…
— Врёшь… В-рё-ёшь, — протянул Травин и пристально уставился в глаза товарища.
Тот опустил лицо и нервно передёрнул руками. Сидел точно холодом объятый. Хотел встать и уйти и не смел…
— Стало быть, ты не приемлешь мира, не отвечаешь на его запросы, — продолжал Травин.
— При чём тут мир?..
— А при том, что, если ты хочешь слиться с ним в вечном процессе, то должен быть способным как струна отзываться колебанием на каждое дуновение жизни… Людей вешают ежедневно, ежедневно расстреливают… Разве же у тебя нет потребности отозваться своим поведением на весь этот ужас?..
— Меня всё это возмущает, что же об этом говорить, — хмуро отвечал Загада. — Но, друг мой, при чём же тут самоубийство?..
Травин невзначай коснулся как раз той ахиллесовой пяты в настроениях Загады, которую тот так тщательно скрывал даже и от самого себя.
Травин не знал этого и ответил на последний вопрос товарища прежним тоном:
— Каждый самоубийца говорит миру своим поведением: «Вот, смотри ты, культурное исчадие, на дела свои!.. Ты обесценил мою жизнь, и я подчёркиваю это своим решением… Ты вёл меня к совершенству, к свободе, а ткнул в вонючую яму!..»
— А ты сумел бы покончить с собою? — спросил Загада помолчав.
Травин рассмеялся диким, странным хохотом и отодвинул небольшой ящик у столика пред кроватью.
— На, читай, — сказал он, подавая Загаде лист почтовой бумаги.
Загада прочёл:
«В смерти моей вините себя, люди… Вы сами обесценили мою жизнь… Вы вели меня к совершенству, а толкнули в яму недоделанным… И вот я прерываю поток собственной недоделанной жизни. Студент Травин».
С побледневшим лицом Загада опустил бумагу в трясущихся руках и боялся взглянуть в глаза товарища. Так неожиданно всё это вышло.
— Что, брат, смущён?.. А вот здесь лежит и браунинг…
И он достал из стола пистолет, показал его Загаде и быстро спрятал.
— Ты, может быть, подумаешь, что я в последнюю минуту струсил?.. А?.. — спросил его Травин и, не дождавшись ответа, продолжал. — Нет, не струсил!.. А эта моя решимость как раз совпала с началом, т. е. вернее с моментом открытия моей болезни… Процесс постепенного самоубийства тоже, брат, штука!.. Я дьявольски ясно вижу теперь всю жизнь, анализирую её и ухожу из этого подлого мира сознательным критиком… Тебе не понять этого величественного образа. Я осмысливаю каждую минуту жизни и знаю, что скоро мой конец, и не боюсь этого конца… и не лечусь… На такую смерть надо больше силы воли, нежели на одно мгновение — приложил к виску пистолет, и бац!..
Он закашлялся, сплюнул тягучую слюну в плевальницу и добавил:
— На этот фарс жизни находится много охотников, а ты вот попробуй покончить с собою так как я… Медленное самоубийство — красивый акт! Жаль только, что люди не сумеют его оценить…
Он снова впал в туманный поток своих странных философствований, бередя в душе Загады острую режущую боль.
И Загада спешно распрощался и ушёл.
III
Рядом с Травиным, в небольшой комнате в одно окно, жил Николай Николаевич Верстов, человек больной, нервный, неопределённых лет. Он плохо спал по ночам, покашливая и ворочаясь в постели. Иногда он стонал и тяжело вздыхал, а когда засылал недолгим тревожным сном, — говорил во сне и часто вскрикивал, пугая Травина своим бредом.
С Верстовым Травин познакомился через Соню. Она привела к кузену нервного, исхудавшего, молчаливого человека и, знакомя их, сказала: