- Ах ты, зараза!
Я отпрянул от решётки, как тут в неё врезалась плотным градом дробь из берданки сторожа. Я сумел закрыть решётку на замок, но кто знает, может быть, у этого сторожа имелись ключи.Оглядевшись и пользуясь тем, что сторож перезаряжал свою берданку, я пересёк небольшой двор, и направился к тёмной подворотне. Оттуда я увидел свет от фонаря: значит там был выход на улицу. Но, вбежав в подворотню, я услышал громкие шаги впереди: кто-то спешил к подворотне от стороны улицы. Найдя небольшую нишу в тени подворотни, я юркнул туда. Спустя пару мгновений перед подворотней возник устрашающий силуэт могучего солдата.
Высокая фигура была одета в старомодную солдатскую шапку, в народе прозванную «будённовкой», грубую солдатскую шинель, пересекаемую красными «разговорами», опоясанную солдатским ремнём. Широкие штаны «галифе» и могучие красные сапоги. Сильно костлявые руки ласково держат проверенную временем «трёхлинейку» Мосина с длинным игольчатым штыком.
Подобную форму я видел лишь в детстве. Этот образ красноармейца был узнаваем везде,ещё со времён НЭПа и Гражданской Войны. Кто сейчас не помнит знаменитый плакат товарища Роома: «А ты записался добровольцем?» Он воодушевлял советских людей и внушал страх врагам большевизма. Этот образ оказал на меня в детстве огромное влияние и был одной из причин, по которой я стал военным.
«КРАСНАЯ АРМИЯ ВСЕХ СИЛЬНЕЙ!!!»
Но сейчас, я понимал, что этот образ стоит опасаться. Ибо он не просто не подходил времени, так как уже давным-давно военные ходят в совершенно иной, более удобной военной форме одежды. Вместо лица у красноармейца: обнажённый череп, жуткий, искривленный в ужасной гримасе. Жёлтые, горящие в темноте, словно у кошки глаза – вот что заставило меня осознать, что красноармеец вовсе не имеет доброжелательных намерений.
- Надеюсь, он не видит в темноте!
Красноармеец был взбудоражен выстрелами. Выставив винтовку вперёд штыком, он не спеша направился во двор. Всё-таки, он меня не заметил – прошёл мимо. А у меня прямо руки чесались. Винтовка Мосина сейчас бы мне сильно пригодилась. Однако, я не знал, сколько ещё красноармейцев таких ходит поблизости. Вдруг мои выстрелы привлекут внимание ещё десятка таких же. Поэтому, спешить не стоило. Едва только красноармеец скрылся за поворотом к решётке, я проскользнул из подворотни на улицу.
Только здесь, на небольшой, но всё-таки городской улице я осознал, насколько далеко зашла неизвестная трагедия, превратившая советских людей в обезумевших существ. С правой стороны подворотнивалялись обломки решётки и каких-то деревянных досок: вероятно, сломали чей-то балкон. В трёх метрах стояла разорённая телефонная будка с выбитыми стёклами. На другой стороне улицы стояла брошенная машина – чёрный седан ЗИС М-14, с выломанным левым боковым зеркалом. Чуть поодаль стоял маленький, серый «Москвич 402» с потрескавшимся лобовым стеклом. Слева от машины я заприметил круглую тумбу для объявлений и афиш. К ней сравнительно недавно был прикреплён небольшой плакат с наскоро нацарапанным красной краской объявлением:
«Внимание! В связи с вводом чрезвычайного положения в городе, с 21 часа объявлен комендантский час! Все его нарушители будут наказаны на месте!»
- Наказаны на месте? Что это значит?
Мне стало не по себе. Город был почти на военном положении. Связано ли это с тем, что происходит? У меня было чересчур много вопросов, и мне стоило найти кого-нибудь, кто должен мне их дать. Я зашагал по улице вперёд, поравнялся с «Москвичом» и принял вправо – улица сворачивала в сторону. На пути моём поперёк дороги стояла сломанная «Победа», а за ней я внезапно увидел двоих красноармейцев. Они не спеша прогуливались метрах в двадцати от меня. Когда они обернулись, я с отвращением заметил, что лица у них такие же страшные, как и у первого встреченного мной супостата в такой же форме. Я притаился за машиной и наблюдал. Вдруг из подворотни справа вылез мужчина в рабочей тужурке. Он едва держался на ногах, а язык его нёс какую-то чушь. Исходяиз того, что он бормотал и взгляда на его свиную физиономию, я не стал сомневаться в том, что он ненормальный. Похоже, этот рабочий был пьян.
Красноармейцы застыли всего на секунду, заметив рабочего, а затем резво помчались к нему. Короткий удар приклада – и рабочий уже валялся на земле, грязно ругаясь. Красноармейцы пустили в ход штыки на своих «трёхлинейках» и с яростью закололи безоружного рабочего.
- Зачем они его? Ах, ну да, нарушил комендантский час.
Понимая, что я тоже нарушаю комендантский час и что тоже могу погибнуть под ударами штыков винтовок, я аккуратно стал перебираться от укрытия к укрытию, пока красноармейцы возились с трупом рабочего. Пробираясь по улице под укрытием сельского фургона, я заметил открытые ворота в левую подворотню.
- Отлично! Здесь я могу пройти дальше!
Аккуратно привстав, я помчался к воротам. Вдруг позади меня раздался сухой треск выстрела, и ворота передо мной заходили ходуном – похоже, пуля угодила в решётку. Я впрыгнул в подворотню, крепко сжав «Маузер». Подворотня вела к очередным дворам, где я надеялся спрятаться. Обернувшись, я увидел мрачный силуэт красноармейца перед воротами, дважды выстрелил в него и, не сбавляя скорости, помчался в глубину двора. Серые пятиэтажные коробки обступили со всех сторон, ни одна парадная не была открыта. Удача улыбнулась лишь в дальнем углу двора. Как я узнал, со двора не было других ворот, выходящих на улицу. Единственная открытая парадная оказалась в доме, имеющим два выхода. Выйти на другую улицу можно было, миновав лестничную площадку, пройти по коридору, между почтовыми ящиками, и выйти через дверь в самом конце. Но я вскочил на лестничную площадку, поднялся по крутой лестнице на 2 этаж и у дверей запертой квартиры присел.В пистолете остался всего один патрон.
- Для себя!
Я услышал, как внизу загрохотали казённые сапоги: красноармеец помчался вперёд, к улице. Я спокойно вздохнул, более того, заметил, что он помчался за мной один: видимо его товарищ остался патрулировать улицу.
- Откуда они взялись? Почему одеты в довоенную, ещё доиндустриальную форму?
Встав перед дверью, я почувствовал, что к двери прикреплён листок, вырванный из школьной тетрадки. Взяв его в руки, я прочёл записку, написанную каллиграфическим почерком.
«Люда, ключи от квартиры я оставила дворнику в твоём доме. Володя до сих пор работает сверхурочно на заводе. Его не отпускают, говорят, что это связано с чрезвычайным положением и выработкой сверх норм. А я завтра собираюсь в колхоз на картошку, вернусь в воскресенье вечером. Таня».
Прочитав записку, я свернул её и положил под дверь. Теперь стоило узнать, в каком районе я нахожусь и далеко ли от горсовета. Горсовет был в центре, а я, похоже, находился на окраине, но куда именно идти, чтобы не потеряться – это мне ещё предстояло выяснить. Но идти было проблематично, если кругом были выставлены патрули из красноармейцев, а у меня осталась последняя пуля в пистолете. Опираясь на полуразрушенные перила, я глянул вниз. Если красноармеец вернётся, он обязательно пройдёт внизу. Стоило оглушить или ударить его чем-либо, чтобы завладеть его винтовкой. Оглядываясь в поисках чего-либо тяжёлого, я заметил мешок с остатками цемента у второй двери, перед лестницей на третий этаж. По всей видимости, он остался здесь после ремонта. Он был довольно увесистый и мог при желании быть хорошим средством, чтобы оглушить кого-либо. Схватив его, я подтащил его к перилам. Внезапно, внизу послышались шаги.
- Красноармеец возвращается.
Я увидел, как внизу перед площадкой остановился патрульный красноармеец. Похоже, он изучал лестничную площадку, раздумывая, не подняться ли ему наверх и найти меня здесь. Ожидание было смерти подобно, и я сбросил мешок на голову красноармейцу. Удар получился внушительным: 25 килограммов цемента сокрушительно подействовали на противника, и он рухнул на лестничную клетку спиной вперёд.